Ледовая обстановка в 1903 году была опять тяжелой, и почти два месяца они тщетно дожидались вскрытия льдов.  Позднее в своем отчете Колчак напишет: 18 июля лед при крепком ветре,  доходившим до степени шторма, стал отходить от берегов, и мы немедленно  нагрузили вельбот, поставили паруса и пошли вдоль южного берега острова  Котельного, … вдоль южного берега Земли Бунге к Фаддеевскому острову и  вдоль берегов последнего к мысу Благовещенья, с которого я предполагал  перебраться через Благовещенский пролив на Новую Сибирь к мысу Высокому… ФОТО. Колчак среди морских офицеров (в центре)

 Мне никогда не приходилось видеть такой массы снега во время арктического  лета; снег шел не переставая, густыми хлопьями заваливая все на вельботе  мягким влажным покровом, который таял в течение дня, вымачивая нас хуже  дождя и заставляя испытывать ощущение холода сильнее, чем в сухие морозные  дни.

Время от времени для отдыха и чтобы согреться мы предпринимали высадку  не берег. Найти проход в ледяном вале, мы входили в тихую, точно в озере,  полосу воды шириной иногда около кабельтова (около 200 метров), и сейчас же  садились на мель. Приходилось вылезать всем в воду и тащить, насколько  хватало сил, вельбот ближе к берегу; затем мы переносили палатку и  необходимые вещи на берег, разводили костер из плавника, отдыхали, а затем  принимались снова бродить по ледяной воде, пока не удавалось вытащить  вельбот на глубокое место, где мы ставили паруса и отправлялись дальше.

 Человеку, не знакомому с Арктикой, трудно вообразить все тяготы пути,  которые пришлось претерпеть спасательному отряду.  Наше плавание вдоль берегов Фаддеевского острова, — писал Колчак, —  продолжалось при той же снежной погоде, придавшей совершенной зимний вид  берегам и тундре этого острова. Высадки наши на берега были еще  затруднительнее, чем на Земле Бунге — шлюпка садилась на мель чуть не в  полутора-двух кабельтов от берега, и, чтобы выбраться на него, приходилось  совершать путешествие по вязкому илу, под которым часто встречалось ледяное  дно.

Эти путешествия всегда кончались невольными купаньями, а отсутствие  запасов одежды ставило нас в крайне неприятное положение все время  находиться в сыром платье, что при температурах около 0 градуса было  временами очень тягостно.  С того времени и до самой кончины, кажется, Колчака постоянно мучили  ревматические боли, вызванные долгим пребыванием в холодной воде, но он  всегда старался забыть о болезнях…

 Только через несколько дней на прояснившемся горизонте вырисовались  черные, отвесно спускающиеся в море скалы острова Беннетта, испещренные  полосами и пятнами снега и льдов. Ветер стих, — писал Колчак, — мы убрали  паруса и на веслах стали пробираться между льдинами.

 Бегичев еще с моря заметил сложенный из камней гурий, увенчанный  бревном плавника, а уже высадившись, обнаружили у гурия следы костра,  оленьи кости, облезлую медвежью шкуру, пустые гильзы… Однако поиски  пришлось отложить — все были настолько измотаны, что вытащив вельбот на  берег, сразу же, даже не поев, повалились спать.

 На следующий день у мыса Эммы обнаружили в гурии три записки,  упрятанные в бутылке. Хижина Толля, судя по чертежу, находилась на  противоположном — восточном — побережье острова. Идти туда по фирновому  леднику, обрывающемуся в море двадцати-тридцатиметровой стеной, было и  трудно, и опасно. Поэтому решили спуститься на морской лед и идти напрямик  к мысу, где по чертежу была обозначена хижина.

 Я шел передом, — пишет в своем дневнике Бегичев, — увидел впереди  трещину, с разбегу перепрыгнул ее. Колчак тоже разбежался и прыгнул, но  попал прямо в середину трещины и скрылся под водой. Я бросился к нему, но  его не было видно. Потом показалась его ветряная рубашка, я схватил его за  нее и вытащил на лед… Но это было недостаточно — под ним опять подломился  лед, и он совершенно погрузился в воду и стал тонуть.

Я быстро схватил его  за голову, вытащил еле живого на лед и осторожно перенес… к берегу. Положил на камни и стал звать Инькова, который стоит возле трещины и  кричит: Утонул, утонул! — совершенно растерялся.

Я крикнул ему: Перестань  орать, иди ко мне!. Мы сняли с Колчака сапоги и всю одежду. Потом я снял с  себя егерское белье и стал одевать на Колчака. Оказалось, он еще живой. Я  закурил трубку и дал ему в рот. Он пришел в себя. Я стал ему говорить —  может, он с Иньковым вернется назад в палатку, а я один пойду. Но он  сказал: От тебя не отстану, тоже пойду с тобой. Я пошел по камням, были  крутые подъемы и спуски. Он совершенно согрелся и благодарил меня, сказал —  в жизни никогда этого случая не забуду.

 Сам Колчак — тоже штрих к портрету! — пишет об этом инциденте  предельно кратко: Эта попытка (пройти по морскому льду — А.Ш) обошлась мне  очень дорого ввиду порчи единственного анероида, с которым я провалился под  лед и, таки образом, был лишен возможности как следует определить высоты на  ледниках.

 В маленьком домике-поварне, сложенном из камней и плавника,  спасательный отряд обнаружил ящики с геологической коллекцией, обнаружил  фотоаппарат, инструменты, приборы и записку Толля, кончавшуюся словами:

 Отправляюсь сегодня на юг. Провизии имеем на 14-20 дней. Все здоровы. 76  град. 38 мин. с.ш., 149 град. 42 мин. в.д. Э.Толль. Губа Павла Кеппена,  остров Беннетта. 26.10/08.11/1902г.. Трудно понять, конечно, почему только  поздней осенью, во мраке полярной ночи, Толль решился идти к Новосибирским  островам. Ведь на пути к ним лежала коварная сибирская полынья — хаос  снежуры и мелкобитых льдин, где нельзя ни идти, ни плыть на каяках.

Толль и  его спутники были, фактически, обречены. А Колчак со своей стороны, сделал,  конечно, все, что мог, как и товарищи его — сделали все, что могли.  Впрягшись в лямки, тащили они вельбот, или лавировали в хаосе льдин,  грозивших раздавить утлое суденышко. Случалось — ночевали тут же, на  льдинах. Случалось — жили в впроголодь, ведь фактически восемь месяцев они  питались только тем, что удавалось добыть охотой или ловлей рыбы.  Все спутники мои остались живы, — с гордостью скажет Колчак на  допросе. И повторит, подчеркнув, — мы вернулись все, не потеряв ни одного  человека.

 Этим, действительно, можно было гордиться.  Академик Ф.Н.Чернышев, немало поработавший на Севере, подводя итоги  экспедиции говорил: Даже норвежцы не решаются делать такие отважные  путешествия, как Александр Васильевич Колчак. Позже Географическое общество  наградит Колчака Большой золотой (Константиновской) медалью, поставив  молодого лейтенанта в один ряд с такими корифеями, как Нансен,  Пржевальский, Норденшельд.

Спасательная экспедиция на остров Беннетта будет  отмечена как выдающийся и сопряженный с трудом и опасностью географический  подвиг. А Колчак, как итог экспедиций своих, напишет замечательную книгу:  Лед Карского и Сибирского морей.  Фактически, это первая научная монография по гидрологии Северного  Ледовитого океана, но и сейчас, пожалуй, она остается одной из лучших книг  о полярных водах и льдах. Колчак впервые дал физическое объяснение Великой  Сибирской полыньи; впервые предсказал, что кроме выносного дрейфа льдов,  открытого Фритьофом Нансеном, в Ледовитом океане — между полюсом и  Канадским архипелагом — существует замкнутый антициклонический круговорот.

 Научные идеи Колчака намного опередили время, но даже в науке (и до сих  пор) имя его искусственно забыто, хотя советские океанографы нередко  использовали, как свои, мысли и теории Колчака. И теперь — через девять  десятков лет — вновь и вновь листая страницы его трудов, написанных  предельно ясно, невольно думаешь, что именно наука была, наверное,  настоящим призванием Колчака,

Что ж, может быть. Но двадцатый век начался  для него с войны — о нападении японцев на Порт-Артур Колчак узнал в  Якутске.  Экспедиция была предельно тяжелой, он устал, конечно. Но никаких  сомнений у Александра Васильевича не было — место его на фронте!

 Я по телеграфу обратился в Академию Наук с просьбой вернуть меня в  Морское ведомство и обратился в Морское ведомство с просьбой послать меня  на Дальний Восток, в Тихоокеанскую эскадру для участия в войне.  Академия Наук не хотела его отпускать, но Колчак напрямик обратился к  Великому Князю, который курировал Морское ведомство, и все-таки добился  своего.

 Теперь оставалось только одно — определить, наконец, свою личную  жизнь. Невеста, кажется, уже устала ждать. Она приехала на берег Ледовитого  океана (на мыс Святой Нос), чтобы встретить своего суженого. Мужественная  женщина!  В марте в Иркутске сыграли свадьбу, причем шафером Колчака стал боцман  Бегичев — сословных предрассудков, судя по всему, у будущего адмирала не  было — тоже показательный штрих.

 В Порт-Артур, кстати сказать, они тоже отправились вдвоем. Колчак был  назначен вахтенным начальником на крейсер Аскольд, а Бегичев — боцманом на  миноносец Бесшумный.

 Как вы помните, еще в экспедиции Колчак заболел суставным ревматизмом,  но он, несмотря на болезнь, по-прежнему инициативен. Лейтенант принимает  участие в разработке плана прорыва блокады Порт-Артура, пытается  использовать керосиновые гранаты для поджога японских укреплений.

 Командуя эсминцем Сердитый, Колчак поставил минную банку, на которой  подорвался японский крейсер. Его награждают орденом Св. Анны IV степени с  надписью За храбрость. А война тем временем, уже катится к концу —  бесславному для царского правительства.

Годы спустя — уже на допросе —  Колчак будет с горечью говорить о нападении Порт-Артура, о трагедии  последних защитников его: После того, как был июльский неудачный бой и  неудачный прорыв во Владивосток, началась систематическая планомерная осада  крепости, центр тяжести всей борьбы перенесся на сухопутный фронт…

 Все  время я принимал участие в мелких столкновениях и боях во время выходов.  Осенью я перешел на сухопутный фронт, … командовал там батареей морских  орудий… На этой батарее я оставался до сдачи Порт-Артура, до последнего  дня, и едва даже не нарушил мира, потому что мне не было дано знать, что  мир заключен. Я жил в Порт-Артуре до 20-х чисел декабря, когда крепость  пала…

Когда была сдача крепости, я уже еле-еле ходил, … так как у меня  развился в очень тяжелой форме суставный ревматизм. Я был ранен, но легко,  так что это меня почти не беспокоило, а ревматизм меня совершенно свалили с  ног. Эвакуировали всех, кроме тяжелораненых и больных, я же остался лежать  в госпитале в Порт-Артуре. В плену японском я пробыл до апреля месяца,  когда начал уже несколько оправляться. Оттуда нас отправили в Дальний, а  затем в Нагасаки…

И я вместе с группой больных и раненых офицеров через  Америку отправился в Россию. Это было в конце апреля 1905 года… В  Петрограде меня сначала освидетельствовала комиссия врачей, которая  признала меня совершенным инвалидом.

 Четыре месяца отпуска дали ему возможность подлечиться, окрепнуть,  вернуться постепенно к довоенному образу жизни, но забыть войну, позор  Порт-Артура было для него невозможно.

 После того, как наш флот был уничтожен… во время несчастной войны, —  говорил на допросе Колчак, — группа офицеров, в числе которых был и я,  решили заняться самостоятельной работой, чтобы … в будущем загладить тот  наш грех, … возродить флот на началах более научных, более  систематизированных, чем это было до сих пор… Нашей задачей явилась идея  возрождения нашего флота и морского могущества.

 Вначале был организован полуофициальный военно морской кружок, на  одном из заседаний которого Колчак выступил с докладом — Какой нужен России  флот?.  России, — говорил он, — нужна реальная морская сила, на которой могла  бы быть основана неприкосновенность ее морских границ и на которую могла бы  опереться независимая политика, достойная великой державы.

 Колчак, кстати сказать, заботился не только о военном флоте; по его  инициативе и под его руководством строились ледокольные пароходы Таймыр и  Вайгач, которые впервые прошли по трассе Северного морского пути — из  Тихого океана в Атлантический. Когда началась Мировая война, Колчак, как  свидетельствует биограф, проявил себя как деятельный и храбрый человек.

 В  феврале 1915 года, командуя четырьмя миноносцами, он расставил в Балтике —  на подходах к Данцигской бухте — около двухсот мин, на которых подорвались  4 германских крейсера, 8 миноносцев и 11 транспортов; а позже лично  руководил высадкой морского десанта на Рижском побережье — в тылу у немцев.  Колчак был представлен к ордену Святого Георгия IV степени, назначен  командиром минной дивизии и произведен в контр-адмиралы. А летом 1916 года  он уже командует Черноморским флотом и произведен в вице-адмиралы.

http://dokwar.ru