Его утренний сон прервало хриплое пение петуха. Это пение, напоминавшее больше прочистку горла, и назвать то пением можно было только с большой натяжкой. А солисту, видно, очень нравился собственный голос, потому что после короткого перерыва он повторял и повторял своё хриплое «ку-ка-ре-ку!». В голове деда Фёдора давно шевелилась крамольная мысль: открутить этому горлопану голову. Где-то вдалеке послышалось другое кукареканье, но какой это был чистый и звонкий голос! Его хотелось слушать и слушать. Но тут же, почти под окном, опять послышался хриплый голос соседского «певца».

Невольному слушателю этой пародии на петушиное пенье тут же вспомнилась повесть «Поднятая целина», когда Щукарь с Нагульновым по ночам наслаждались пением сельских петухов. Вспомнив повесть, захотелось тут же предложить соседке свести со двора своего хриплоголосого певца или, по крайней мере, продать его на суп и обзавестись новым. Пойду-ка я сегодня на базар, да и куплю красивого голосистого петушка, глядишь, согласится поменяться. Придётся израсходоваться, но неужели каждое утро просыпаться от этого душераздирающего пения, думал он, выходя во двор.

— Дед, ты чего так рано поднялся, — проснулась жена, — помнишь, как твоя мать говорила: «Ещё черти на кулачках не бились, а ты уже поднялся!». 

 Интересно, почему она так говорила, и что это обозначало?- вспомнив мать, подумал Фёдор.

 — Ты спи, спи, я нечаянно тебя разбудил, достал меня этот соседский петушишко, разбудил своим пеньем!

Фёдор прошёлся по двору, осмотрел его хозяйским взглядом. Из будки, потягиваясь, выбрался старый кобель Тобик, он, гремя цепью, направился к хозяину, пытаясь дотянуться и лизнуть хотя бы руку.

 — Ладно, ладно, не лезь, вот принесу поесть, тогда и ласкайся, сколько влезет, а сейчас не до этого, — ворчал дед.

 Дед, неторопливо направился к калитке, с трудом отодвинул тугой засов. Что-то нужно с ним делать, подумал он, то ли смазать ещё раз, то ли новый купить, где-то на базаре я видел похожий, а может, всё-таки смазать ещё раз? 

 Выглянул на улицу: у большинства соседских дворов тот же пыльный бурьян да чертополох. Я-то борюсь с ним, выкашиваю, а вот они совсем заросли – даже до калитки добраться невозможно, надо пристыдить, ведь молодые! И почему у молодых, почти у всех, никакого понятия о порядке и красоте. 

 Фёдор посмотрел в начало улицы: сегодня пенсию должны принести, подумал он, небольшая, да им с бабкой вроде бы хватает, правда, весомая прибавка к ней – доплата от немцев. Всё-таки есть у них совесть. Ишь ты, прошло столько лет после войны, а вспомнили про свои грехи – возмещают моральный ущерб  бывшим малолетним узникам. Когда они с сестрой получили первый такой перевод, они были страшно довольны, – их кошельки стали туже, уже можно было себе позволить шикануть!

 Дед вспомнил далёкий сорок третий год. Второй год их деревня находилась на оккупированной территории. Жители деревни не видели жестоких боёв. Просто в июле сорок первого прошли поспешно  десятка два красноармейцев – измождённых, голодных. У них уже не было сил даже тащить свои винтовки. Накормили, напоили их женщины, тем, у кого что было, и они, также поспешно удалились в ближайший перелесок.

— Смотрите бабы, фашисты хуже зверья, пока мы пробирались по занятой ими территории, насмотрелись на их зверства, — сказал на прощанье молоденький командир с треугольниками в петлицах гимнастёрки.

 Долго, примерно месяц, в селе было безвластие. Потом на мотоциклах, грузовиках, крытых брезентом,  заявились немецкие солдаты. Они выбирали крепкие дома, выдворяли оттуда хозяев и устраивали свой быт. Женщины с детьми переселялись кто куда: в дворовые постройки, сараи и овины, туда, где можно было прожить некоторое время. Никто не верил, что это надолго.

 Ещё через сутки в их село тягачи притащили зенитные установки. Деревенские мальчишки издали внимательно наблюдали за действиями солдат. Федька чувствовал себя почти хозяином и был доволен – ведь зенитки поставили почти во дворе их дома и можно будет посмотреть, как они стреляют! 

 Особой ненависти на немцев не было. Ну, выгнали из их дома, но как это ему казалось ненадолго. Скоро Красная Армия их погонит. Жалко только было младшую сестру – как она будет без своей привычной кроватки, сломали её немцы. Вот наступила и холодная, снежная зима, а Красная Армия всё не приходила. 

 Немецкие зенитчики каждое утро заставляли Федьку очищать позицию от снега.

 — Мальшик, ком, ком цу, — позвал один из немцев Федьку после обильного снегопада и пурги. Он вручил ему лопату и метлу, и показал, как очищать территорию возле зенитки. Другие зенитчики последовали этому примеру, и вскоре все деревенские пацаны каждый день усердно трудились на очистке занесённых снегом орудий. Так продолжалось до марта. Но вот в один из солнечных, уже почти весенних дней, сельское население собрали возле бывшего колхозного правления.

 — Ну, вот что, бабы, собирайтесь, повезут вас в неметчину, работать в их колхозах, — объявил староста села.   Отобрали мы из вас самых крепких женщин, да с детьми, — это чтобы не было соблазна сбежать. Я вот своим умишком прикинул, ну что  вам здесь делать: работать негде, а жрать-то надо и вам, и детям, перемрёте вы все от голода, а там хоть будете сыты, К тому же это вам не концлагерь!

 На другой день немцы согнали всё здоровое крепкое бабье население на деревенскую площадь и погнали под конвоем на ближайшую железнодорожную станцию. Из своей Орловской области до места назначения добирались несколько суток.  Тяжело было в товарном вагоне, куда напихали людей как, селёдку в бочку, особенно тяжело  переносили дорогу совсем уж маленькие, такие как его сестра Райка. Ей в то время было от роду четыре годика. Его воспоминания прервали скрип половиц и открываемой двери.

 — И чего тебе не спится, старая, видишь, солнце ещё только взошло. Иди, ложись.

 — А тебе чего неймётся, чего колобродишь? Ты ведь как поднялся, я и глаз больше не сомкнула. Пойду, наверное, в летнячку, нужно завтрак готовить. Всё равно уже не усну. Да, а ты кобелю что-нибудь давал? Видишь, как тянется, да облизывается, ждёт свою порцию.

 Ещё немного постояв, зевнув, она направилась по своим делам. Вскоре она налила Тобику вчерашнего супа, и он удовлетворённо начал лакать.

 Дед Фёдор посмотрел на кобеля, развернулся и пошёл в огород. И там тоже нужно проследить: не пересохла ли почва, может, нужно пропушить после вчерашнего полива картошку. Занимаясь этими повседневными делами, он вспомнил, как уже с малолетства выполнял такую работу на колхозных полях вместе с матерью. Ей необходимо было выполнить дневную норму по прополке бурака, вот Федька и помогал ей. С утра до вечера они гнулись на своей делянке, а после работы мать спешила на пасеку к отцу – отнести ему чего-нибудь свеженького,- домашнего приготовления. То были порядком поднадоевшая картошка, или как мать говорила – картоха, или свекольник, или ещё что-нибудь, особых то разносолов не было. Наскоро поев и покормив детей, она спешила к отцу – ведь путь до пасеки был неблизким.

 — Смотри Федька за сестрой, а то убежит на речку, глазом не успеешь моргнуть, как утонет, — наказывала она. Я могу поздно вернуться, так что ложитесь спать без меня и она, взяв узелок, спешила со двора. Дед Фёдор вспомнил, как водил сестру за ручку к их мелководной речке, как удил рыбу, в то же время, не забывая краем глаза следить за ней. Как это было давно, а вот сейчас нет его сестры, совсем недавно, после операции, сделанной местными эскулапами, закончила она земной путь …

 До войны их двор был просторным, как и их добротный дом, выстроенный отцом в самом центре деревни. Отец построил его ёще до рождения своего первенца. После недолгих размышлений назвали его Федькой, в честь деда матери. Федькин отец Иван, как и все его предки, тоже занимался пчеловодством. Постоянно находясь на природе, около своих любимых пчёл, он был крепким, отменного здоровья мужиком, Характером он был спокойным, его румяное круглое лицо источало приветливость и добродушие. Вот, наверное, за такой нрав и полюбила его Груня, тоже девушка спокойного нрава. Чем отличалась она от своих сверстниц, — это красивым задушевным голосом, – певуньей она была отменной. Такие подробности о своих родителях Федька узнал из разговоров односельчан, и они ему запомнились на всю жизнь, да и сам он унаследовал от родителей эти черты. Вспомнилось, с каким наслаждением он слушал пение матери.

       Спокойная, размеренная жизнь их семьи, как и всех советских людей, прервалась страшным словом: ВОЙНА! Отца забрали на фронт одним из первых – пасечник – это не конюх, не пастух, наконец, — без него в колхозе можно обойтись. Наверное, так рассуждало военное начальство, а может быть, и совсем, — просто так карта легла. Короче проводили отца и ещё нескольких односельчан на фронт, а буквально через неделю получили похоронку. 

 А война гремела уже рядом! Их село находилось вдали от больших автомобильных и железных дорог, где-то между Орлом и Трубчевском, поэтому они не видели боёв, отступающих советских войск и наступающих немецких. Увидели они фашистов только зимой, когда в их селе расположилась зенитная батарея. Первым делом офицерский состав и солдаты заняли жилые дома, выдворив оттуда хозяев. В их большом доме расположился командный состав. Мать, сестра и Фёдор переселились в сарай, который вскоре фашисты освободили от всякой живности: первым под забой ушёл поросёнок, потом немногочисленные куры. Семья перебивалась рожью, которую мать перетирала на крупорушке, варила и сдабривала льняным или конопляным маслом, но вскоре закончились и эти припасы. 

 — Федя, пошли завтракать, — послышался голос жены из летней кухни. Отложив тяпку в сторону, дед направился на зов. На столе уже стояли жареные караси, был нарезан хлеб, и стояла запотевшая банка с молоком, которое по вечерам его жена покупала на соседней улице, у знакомых. 

 Выйдя на пенсию, Фёдор пристрастился к рыбалке. Купил надувную лодку, обзавёлся различными снастями, вплоть до сетки «тройника». Раза два ставил он её, но большого удовольствия такая рыбалка ему не доставляла. Любил он тихим утром посидеть с удочкой в лодке, или, если позволял берег, то и на берегу. Особенное удовольствие ему доставляло, когда после долгого сиденья, когда глаза уже начинали слезиться от напряжения, поплавок удочки вначале медленно начинал двигаться в сторону, а потом стремительно уходил вглубь. Вот тут не зевай, подсекай и вываживай крупный трофей. Да не упусти!

 Пойманные, вчерашним утром караси, жареные со сметаной, — были объедением! 

 — Какие вкусные караси, прямо сами в желудок прыгают, — похвалил он жену, — и как это тебе удаётся так их приготовить?

— Да ладно, дед, — смущённо ответила она, — как будто в первый раз ешь моих карасей.

— Нет, Люд, ты сознайся, когда же ты научилась их так готовить, — подшучивал он, — помнится в молодости, после свадьбы, они у тебя чем-то напоминали горелую корку, забыла, как меня ими травила? 

Эта, несколько грубоватая шутка её обидела, и она, фыркнув, встала из-за стола.

 — Да когда мы с тобой познакомились, ты же кроме своих «картох» ничего вкуснее-то и не ел! 

 Тут наступила очередь обидеться Фёдору из-за «картох»: так говорила его покойная мать. Ох, не сильно-то они, — невестка и свекровь любили друг друга. Обидело его и то, что его шутка была безобидней, чем оскорбление памяти о матери. Так, хорошо начавшееся утро омрачилось этой размолвкой. 

 С Людмилой Фёдор встретился в конце пятидесятых в селе Красный Яр, расположенном почти на самой Волге, — здесь он учился на десятника, так тогда назывались мастера в строительных организациях, а Людмила, училась там же на курсах бухгалтеров. Ему сразу приглянулась статная, гордая девушка. Да и Фёдор тоже ей приглянулся, но она виду не подавала. Фёдор в то время ещё донашивал морскую форму. Чёрная форменка из добротного сукна с широченными клешами, мичманка на голове, да собственно говоря, лучшего наряда в то время трудно было сыскать, – чем не красавец-морячок? И, несмотря на это он долго обхаживал эту гордую девицу. Но сдалось её сердце. Начали они гулять по еле освещенным улицам районного посёлка, ходить на танцульки. В конце концов, такие отношения закончились предложением руки и сердца, Предваряли это предложение подарки. Ну что тогда можно было подарить девушке, когда за его душой были только чувства и желания, да небольшая стипендия? Косыночка или одеколон во флаконе, напоминающим виноградную гроздь, или, модный в то время тоже одеколон под названием «Кара Нова» к восьмому марта.

       После завтрака, с испорченным настроением Фёдор взял в руки косу, и с остервенением начал выкашивать бурьян у соседнего дома – так он надоел своим неприглядным неряшливым видом, что становилось тоскливо на душе от вида такого беспорядка. Завидев движение около своего дома, вышла соседка:

 — Ты, что это Фёдор, у своего двора порядок навёл, теперь и до моего добрался, эх, мне бы такого заботливого мужичка, — шутливо заговорила она.

 — Тебе нужно было своего беречь, а то споила мужика своей самогонкой, а теперь на других засматриваешься, — буркнул он. — Ты вот что Мария, ответь мне на такой вопрос. Где ты такого горлопана выискала?

 — Какого горлопана?

 — Да вот такого, своего хриплого петушка, наверное, он не только мне, но и тебе по утрам спать не даёт, сознайся? А помнишь, когда мы тоже курей держали, какой у нас был бравый петух? Грудь колесом, ну чистый гвардеец! А хвост? А расцветка? А гребень? А голос? Лемешев, да и только! Да и ваш был тоже красавец, но против нашего красавца ему было далеко. А как они черти полосовались? До изнеможения, никак не хотели друг другу уступить. А теперь, где ты такого никчёмного разыскала, — позор всему петушиному роду. Не дожидаясь ответа, он тут же предложил сделку: её петуха в суп, а взамен – нового, красивого и голосистого.

 — А твоя-то не будет супротивничать, ты у неё спросил разрешения?

 — Всё будет нормально, — заверил Фёдор,  хотя в этом он глубоко сомневался, — «деньги понапрасну тратить! И ради соседского петуха!». Так бы рассудила Людмила. В воскресенье буду на рынке, всё обделаю в лучшем виде, подумал он. Отправлю свою жёнушку в гости к внуку, а сам на базар, и дело в шляпе! Но всё решилось сразу после обеда.

 Обедали молча, не проронив ни слова. Жена всё еще дулась. Только: «сколько щей наливать, чай будешь, или сам нальёшь? Да, нет», – вот и все слова, произнесённые ими. Когда Люда мыла посуду, в калитку постучали. Тобик залаял. Наверное, пенсию принесли, подумал Фёдор. Пенсию ему приносили первому. Это раздражало жену – она в жизни всегда привыкла быть первой. Испортила её руководящая должность, думал Фёдор. И как только она сумела, имея за спиной только бухгалтерское училище, стать главным бухгалтером, да еще где? – в буровом управлении. Вот и сына туда пристроила. Летает теперь по вахтам в Тюмень мастером. Месяц там, месяц дома. Совсем замотался. И так длится уже десять лет, Совсем от семьи отвыкнет, думал он. Со двора послышались женские голоса:

 — Проходи, проходи, не бойся, он не укусит. Так поворчит, да перестанет. Он у нас с годами стал добрее, — успокаивала Люда почтальоншу, боязливо сторонясь Тобика.

— А где же Фёдор Иванович?

 — Да где ему быть – в летнячке. Уже ждёт немецкой помощи, как же, это его день! Так уж и быть, позволю ему соточку выпить! Проходи, Степановна, проходи.

 Дед Фёдор от нетерпения выскочил навстречу посетительнице:

 — Ну, пойдём Степановна, одели дензнаками. Я уже заждался! 

 Расписавшись за полученную сумму, он предложил ей выпить чайку, но она отказалась, — некогда, мол, целых две улицы ещё надо обегать.

 — Да что там – «некогда», я помню, совсем недавно твоя сумка так была набита, что еле несла, и то успевала, а сейчас – полупустая, — возразил Фёдор.

 — Конечно, немного стали люди и писать, и выписывать газет, а уж про журналы и говорить нечего! Зато нагрузка стала больше, мне же ещё отчитаться, да бежать по посёлку разносить срочные телеграммы. Так, что к концу дня ноги отваливаются. Вот скоро на пенсию – там уж отдохну!

 Проводив почтальона, Фёдор засобирался.

 — Куда это ты налаживаешься? Даже и рюмочки не выпьешь?

—  Да какую же рюмочку? Ты же собиралась внука навестить, да и мне нужно купить кое-что из рыбачьих снастей. Так что, собирайся.

 Так подумал он, пока она будет гостить, я все свои дела и обделаю, — куплю нового петушка, и соседского петушишку успею забить и общипать – скажу, что на базаре купил, – давно лапши куриной не едали, соскучился! И тут, при родившемся в мыслях слове «едали», ему снова вспомнилась мать и её поговорка: «- Сладки куриные лапки! – А ты их едал? Да нет, мой дядя видал, как барин едал!». 

 Уже в Германии два товарняка с рабами из России разгрузили, посадили кого в грузовики, кого в конные длинные телеги и под надзором, как они поняли будущих хозяев, повезли «в немецкий колхоз», — снова в голове вспыхнули воспоминания прошлого.

 Работали на хозяина женщины из России и Польши. Мать  занималась привычным трудом на полях хозяйства — ухаживая за посевами свёклы, брюквы, репы и другими корнеплодами. Сестра, как и другие дети, были предоставлены сами себе, изредка выполняя мелкие поручения местных немецких работников. Федька вместе с другими такими же мальчишками – пас коров на зелёных лугах, огороженных колючей проволокой.

 Дети быстро освоились в новой среде. Уже через полгода Райка научилась бегло балакать на польском, Федька с трудом, но освоил общеупотребимые немецкие выражения – ему язык доставался с трудом. Но зато он научился во время дойки добыть бутылочку молока, и втихомолку принести матери с сестрой. По пути он, конечно,малость отпивал, но только малость, — маленькой сестричке оно нужнее. Мать вечером одаривала детей вкусной репой, украденной на поле и спрятанной на груди. Но, вспоминал Фёдор, хозяин свих работников голодом не морил, плохо накормленные – они и работать будут плохо. Так что, худых и измождённых работников здесь не было. Следует заметить, что хозяин был добрым и справедливым. 

 Однажды, когда сын хозяина, сверстник Федьки, катаясь на велосипеде, специально наехал на него, Федька не стерпел, схватился за багажник, и свалил немчика на землю, да так извалтузил, что он побежал жаловаться на русского отцу. Отца его звали Ганс, что интересно, эти имена: Ганс, Фриц, — такие же, как в России Иван, были распространёнными и стали нарицательными. Отец немчика внимательно наблюдал за этой потасовкой и причиной, породившей её. 

 Он молча взял сына за ухо и отвёл его в дом. Что он там говорил, какие воспитательные меры применял, Федька не знал. Правда, через некоторое время они с Тедди, так звали этого немчика,  стали неплохими товарищами, и Федька был благодарен, что он многому научился. Главное — научился  кататься на велосипеде…

 Долив воды в радиатор, проверив уровень масла, дед Фёдор запустил мотор своего старенького «Москвича», усадил бабку, как ей не нравилось, когда он так её называл, – всё еще считала себя молодой в свои шестьдесят пять, хотя сама его постоянно называла дедом, и он не обижался – куда денешься, кому пожалуешься! Отвёз её к внуку и помчал на базар, — может, удастся застать какого-нибудь из торговцев живностью. Там ему крупно  повезло: последние торгаши уже собирались, и ему почти за бесценок удалось купить петуха. Конечно, не красавец, но как уверил хозяин – «голосистый!».

 Обмен с соседкой состоялся удачно, видно было: новый петух ей понравился.

 — Ты только помалкивай, -предупредил Фёдор её.

 — Да неужели побегу докладывать? – произнесла она довольным голосом.

 Ощипывая петуха, дед Фёдор продолжал вспоминать войну… Как в Германию вступили советские войска, никто и не заметил. Просто, хозяин перестал гонять на работу, а одна из полячек сказала, что слышала разговор, что якобы Червона армия уже на подходе к Берлину. Услышав это, мать начала собираться домой, хотя она ещё и не совсем верила сказанному, но тут пришёл хозяин, сказал: «Гитлер капут! Нах хауз!», и показал по направлению на восток. Вот теперь все уверились, что наступил конец войне. Фёдор распрощался со своим немецким товарищем Тедди. И он, с поощрения отца, подарил Федьке свой велосипед. 

 И вот  они – мать, сестра Райка, повесив на руль велосипеда свои нехитрые пожитки и съестные припасы, которые они взяли, немного смущаясь, на кухне, — как же ведь вчера они ещё были рабами, а сегодня, сегодня — победители, и почти хозяева положения, но природное смущение и стыд, взяли своё. Федька, по-хозяйски наложил в узелок колбас, хлеба, а вот мать всё еще чувствовала себя как то не в своей тарелке, положила себе в узелок привычные репу и брюкву, но бывший хозяин, заметив это, пополнил их съестные припасы продуктами долгого хранения, ведь путь домой долгий! Фрау — жена хозяина, немного всплакнула, то ли от того, что уходит дармовая рабочая сила, то ли по причине женского характера.

 Отправка узников на Родину никем не организовывалась. Видно, ещё не было комендатуры, и каждый поэтому заботился о себе сам. Увидев пустой состав с паровозом, стоящим по направлению на восток, мать, опасаясь, как бы он не отправился без них, второпях подсаживала на ближайшую платформу детей.

 — Эй, тётка, куда лезете, это военный состав, нельзя! — к ним подошёл мордастый солдат с автоматом. Его лицо источало довольство и властность, — Э, малец, да ты ещё с велосипедом! Где взял, а ну-ка давай его сюда, ишь, какой малолетний мародёр сыскался! 

 Федьке, хоть и не знал этого слова «мародёр», стало обидно до слёз – он понял, что его обвиняют в воровстве.

 — Да ты знаешь, орясина, что мне этот велосипед мой товарищ подарил? Мой товарищ – немецкий мальчик!

 — Ах, так ты ещё и обзываться! Завели себе здесь друзей, так может ты ещё и немецкий шпион! – и вырвал велосипедный руль.

 — Дурак ты, а ещё красноармеец! – крикнул Федька и горько расплакался. Обидно ему было вдвойне и потому, что отобрали велосипед, и потому что его сравнили с вором. Никогда в жизни он не воровал, не считая того, что таскал мамке и сестре молоко у немецкого хозяина.

 Заметив возле железнодорожной платформы какой-то скандал туда спешил военный патруль. Завидев его, красномордый солдат прыгнул на велосипед, поспешно удалился. До сих пор гложет обида на того солдата сердце Фёдора. Вроде бы что такого? Ну, отнял велосипед, может, он ему был нужнее, а всё равно до сих пор это не забывается.

— Вы куда, мамаша? — спросил старший патруля.

 — Да до дому, милок, до дому. Вот отпустил хозяин, будь им неладно этим немцам! Вот теперь с ребятишками не знаю, как до дому добраться, а тут ещё ваш солдат: «не положено, не положено», да еще говорит, что мы немецкие шпионы, ему бы так со своими детишками пошпионить, как нам,- и горько разрыдалась. Федька не стал жаловаться на то, что этот солдат отобрал у него подарок – немецкий велосипед, но обида осталась в душе до сих пор.

 — Сейчас мамаша, мы вас определим. Савчук, ну-ка, отведи их к эшелону, с бывшими пленными, который сформирован для отправки на Родину, да помоги донести их вещички!

 После этого дело пошло как по маслу. Через четверо суток они были уже на своей станции. Как добирались до своего дома, это не так просто описать. Когда добрались до своей деревни, первое, что они увидели: их дома не было – одни головешки, сохранился лишь сарайчик с погребом, вот там они и стали жить. 

 Закончив щипать петуха, дед Фёдор аккуратно собрал весь пух и перья и отнёс их подальше, чтобы ненароком не увидела жена, а то скандала не оберёшься. Помыв руки, он поехал за женой, заодно и внука с невесткой проведать. Что-то неладное стало твориться у них, думал Фёдор, частенько внучок приходил к ним зарёванный. Как потом поведала Людмила, сношенька, которая последнее время не работала, стала прикладываться к спиртному. У неё появились такие же подружки, — их мужья также летали по вахтам в Сибирь. Денег им хватало, безделье томило, вот и скрашивали они своё безделье водочкой. Вот вернётся сын с вахты, пусть жена сама с ними разбирается: не хотел Фёдор лезть в их отношения, не того он был характера. Вот Люда со своим властным характером, обязательно влезет и поставит всё по своим местам. 

 Вечером, после ужина снова вспомнились послевоенные годы. Как он вместе с местными пацанами собирал в лесу пригодное оружие, патроны, взрывчатку: всё это в хозяйстве было необходимо: тол – чтобы валить сухие деревья на дрова. Не нужно было пилить, а просто подвесил толовую шашку, зажёг фитиль взрывателя, и после взрыва, через непродолжительное время  собирай сухие дрова, Взял винтовочный патрон, вытащил пулю, а взамен её набил патрон мелкими гвоздиками или ещё чем подходящим, то если повезёт, таким зарядом из винтовки можно подбить какую-нибудь живность – всё в семье приварок.

 Правда, не обходилось без несчастных случаев. Один остался без пальцев, другой без глаза. Были и посложнее увечья и, даже – смертные случаи. После этого приезжали из района военные, изымали всё оружие и боеприпасы, это так казалось им, что всё, разве пацаны не сумеют надёжно спрятать нужную им вещь? Летом они снабжали матерей рыбой, пойманной в мелководной речушке, грибами, ягодами. Хоть и голодное было послевоенное детство, но богатое на впечатления.

 Когда жара спала Фёдор, взяв стремянку, направился к вишне. За многие годы она выросла высокой, и с земли обобрать урожай было невозможно, вот и приходилось на старости лет акробатничать. Через час ведро наполнилось отборными ягодами Владимирки. Нравился им и компот, и варенье из неё своим сладким, немного терпковатым вкусом, а с каким аппетитом уплетал варенье внук!

 Пора идти смотреть футбол, подумал Фёдор, поставив ведро, — завтра с утра жена начнёт с ней заниматься,  крикнул через дверь:

 — Людмила, включай телевизор! Скоро футбольный матч!

 Футболом он начал заниматься еще во время службы во флоте. Служить ему пришлось на берегу – телефонистом. Вот из таких сухопутных моряков и создало командование футбольную команду – в то время это было модным, и каждый род воск обзаводился своей командой. Заниматься футболом он продолжал и после службы. Обзаведясь семьёй, Фёдор из разряда играющих, перешёл в разряд болельщиков. Эта же страсть передалась и его жене. Правда, болела она не с таким азартом, но не пропускала ни одного матча.

Матч закончился победой их любимой команды. Долго ещё обсуждали перипетии игры. Через некоторое время страсти улеглись, и они удовлетворённые, улеглись.

 Засыпал дед Фёдор. И снился ему бескрайний зелёный луг, по которому он пацанёнком бежит к берегу реки. По пути ему попадаются ягоды земляники, он схватывает их на бегу, ему весело и легко, ничего не болит, ничего не беспокоит. И тут рождается мысль: а ведь вишня поспела в саду, завтра нужно будет её обобрать. После этого он проваливается в лёгкий  сон.

 Александр  Максаков, 

город  Маркс  Саратовской  области, Россия

(специально  для  «Хроник  и  комментариев»)