В  Донбассе   секретарем  обкома  партии,   был  Прамнэк,  латыш   по национальности.  До Донбасса он  работал, кажется, в Горьковской  области  и считался хорошим секретарем. Вдруг  мне позвонил Сталин и сообщил, что нужно выехать  в  Сталино,  потому что арестовали Прамнэка. Я его  уже  не застал.

 Выдвинули туда  Щербакова,  который в то время был секретарем Московского комитета партии… Еще  об обстановке той  поры:  попросился ко мне на прием неизвестный человек.  Секретарь доложил,  что  он только  что освобожден  из тюрьмы, сам учитель из Винницкой области, и хочет сделать важное сообщение.

 Я   его   принял.  Такой   молодой,   здоровый,  красивый  парень.   Он представился,  рассказал, что был арестован, сидел в тюрьме, только вышел из нее, пришел прямо ко мне и хочет сообщить, что его били и  истязали, вымогая показания, что Коротченко  — агент румынского королевского двора и является здесь главой центра шпионов, который  ведет работу против Советской власти в пользу Румынии. Поблагодарил я его за сообщение  и сказал, что  это клевета, вражеская работа. Разберемся с этим делом, идите спокойно. Об этом посещении я сообщил  запиской Сталину, он возмутился.

 А когда меня вызвали в Москву по какому-то вопросу,  то и об этом тоже состоялся обмен мнениями. Сразу же был послан следователь по  особо  важным  делам  (по-моему, товарищ  Шейнин, теперь  уже покойный) разобраться в  сути события. Оказалось, что замешаны в этом  деле  были три или пять человек. Они-то и состряпали  такое  обвинение против Коротченко. Кончилось тем, что их арестовали и расстреляли.

Сталин — жестокий человек, он  уничтожал кадры, а с  другой стороны — смотрите,   какую  проявил  заботу!  Заботу,   правда,   проявлял   он  тоже драконовскими методами, но все-таки это была забота  о сохранении кадров. Не пощадил он  тех чекистов. Это тоже способствовало росту моего расположения к Сталину. Его  жестокость и несправедливость,  которую мы сейчас видим, тогда нам не была видна. Наоборот, его поступки расценивались как решительность  и непреклонность в борьбе за Советское  государство, за укрепление его  против врагов,  кто  бы  ими  ни  оказался,  и  в  каких  бы  формах  эта  вражеская деятельность  ни проявлялась.

 Впоследствии Сталин  очень часто возвращался к случаю с  Коротченко. В непринужденной обстановке,  когда за столом уже было проведено  несколько  часов,  он  опять  и  опять  вспоминал: «Ну,  как  там самуяр?». Он  называл его не Коротченко, а самуяром.  На XVIII съезде партии выступали делегаты и  порой  заканчивали  свои  речи угрозами против Японии: вот, мол, такие-сякие  самураи,  мы их!

 Коротченко был неряшлив в словах. Он забывал фамилии даже  ближайших людей, многое путал. Самураи для  него слово нескладное, и  поэтому  он  свое выступление закончил так: «Мы этим самуярам зададим перцу!».  Так и остался «самуяром».  Сталин его иначе и не  называл, вплоть до смерти.

 Обращается  Сталин  ко  мне:  «Ну, как там самуяр?». Я  ответил:  «Вот, связался  самуяр с  румынским королем».  Сталин пошутил: «Или  с  королевой? Сколько лет этой королеве?». Отвечаю: «Король там несовершеннолетний, а есть мать-королева. Он,  должно  быть, связан с  королевой-матерью».  Это вызвало хохот и  новые  шутки.  Конечно, то был  смех сквозь  слезы, если припомнить существовавшую  тогда  обстановку.

Ведь  те,  кто  обвинял  Коротченко, если разобраться,  были очень простые  люди,  но они были  морально настроены  на поиск врагов народа. Вот они и промышляли, желая отличиться, искали, за кого взяться. Почему упоминался  контакт  с Румынией? Район, в котором зародилась провокация, находился  в  Винницкой  области  и граничил с Бессарабией.

 Наши чекисты  работали  против  румынской  агентуры.  У  них-то  и  родилась  идея привязать человека к такой  агентуре и сделать главой агентов.  Кого  же? Председателя Совета  Народных  Комиссаров  Украины Коротченко.  Полагаю, что только то обстоятельство, что  Сталин лично  знал Коротченко и знал, что тот не  способен  на  предательство, спасло  его.  Если  бы  этого  не было,  то результат для Коротченко был бы плачевным.

 На Украине  была уничтожена тогда вся верхушка руководящих работников в несколько этажей. Несколько раз сменялись кадры и вновь подвергались арестам и  уничтожению. Украинская  интеллигенция, особенно  писатели,  композиторы, артисты и врачи, тоже были под наблюдением, подвергались арестам и расправе.

 Даже  такой  замечательный  поэт  и  государственный  деятель,  как   Микола Платонович  Бажан,  который  потом  стал  членом  партии, честный  и очень приятный  человек,  преданный  Советскому  государству   и  Коммунистической партии, подвергался нападкам,  и требовалось особо аргументировать, чтобы не допустить его ареста.

А Петро Панч?  Тоже крупный украинский писатель. Не знаю, как он сохранился.  За Панчем следили  и больше всего  доносили писатели, вместе с  которыми он работал. К сожалению,  довольно часто он  выпивал. Эти лица провоцировали его на  какие-то разговоры, а потом все это передавалось, стряпалось дело, и вот уже документы готовы к аресту.

 Некоторые  лица  были  просто шарлатанами,  которые  избрали  для  себя профессией   разоблачение   врагов   народа.   Они   терроризировали   всех, бесцеремонно  заявляя  в  глаза:  «Вот  этот  —  враг народа».  Прикипало к человеку   это  обвинение,  привлекало   внимание,  органы   НКВД   начинали разбираться.  Следствие,  конечно,  велось  тайно,  к  человеку  приставляли агентуру, а потом доказывали, что  это  — действительно враг народа.

 Помню, был  такой  нахал  (я  забыл  сейчас  его  фамилию),  начальник «Киевпаливо» (Киевский комитет по  топливу),  который ходил  повсюду и обвинял  буквально всех  по очереди; так  перед ним все  буквально дрожали.  На  заседании бюро горкома  партии  он  бросил обвинение Сердюку, второму секретарю горкома.

 На следующем заседании я вынужден был сам председательствовать и разбирать  это обвинение.  Никаких данных к обвинениям, которые он  выдвигал против честных людей, не  существовало. Но он  утверждал,  что и тут  сидят враги народа. А тогда  не  требовалось  каких-то   фактов,   каких-то  доказательств.   Было достаточно лишь нахальства и наглости.

 Мне рассказали  еще  об одном характерном случае.  Был на Украине такой деятель, врач Медведь. После войны он работал в Министерстве  иностранных дел, входил в состав украинской  делегации, которую   возглавлял  Дмитро  Захарович   Мануильский     в   Организации Объединенных  Наций.  Он  хорошо  представлял  там  Украину, досаждал  нашим врагам. О нем говорили: «Ревет,  ревет украинский Медведь». Он действительно и голос имел «медвежий», и характер пробивной.

 Рассказывают, что  (а был  он раньше, кажется, заместителем начальника областного  отдела  здравоохранения то  ли в  Киеве, то ли в Харькове) на  партийном  собрании какая-то  женщина выступает и говорит, указывая пальцем на Медведя: «Я этого человека не знаю, но  по глазам его вижу,  что  он враг народа». Можете  себе  представить? Но Медведь  (как  говорится,  на  то он и  Медведь) не  растерялся  и сейчас же парировал:  «Я эту женщину, которая сейчас выступила  против меня,  в первый раз вижу и  не  знаю  ее,  но по глазам вижу,  что  она проститутка». Только употребил  он слово более выразительное.

 Потом  это стало анекдотом  на всю Украину, передавали из уст в  уста. Это  и спасло Медведя.  Если  бы Медведь стал  доказывать, что он не верблюд,  не враг  народа, а честный человек, то навлек  бы  на себя  подозрение.  Нашлось  бы  подтверждение заявлению  этой сумасшедшей,  сознававшей, однако, что она не несет  никакой ответственности за  сказанное,   а  наоборот,  будет  поощрена.  Такая  была  тогда  ужасная обстановка.

 Возвращаюсь к моему  приезду на Украину. Уехал  Косиор.  Проводили  его довольно сухо.  Не так,  конечно,  надо было  провожать  с  Украины Косиора, проработавшего столько лет в ее партийной организации  и столько  сделавшего для создания партийной организации Украины.

 Каганович рассказывал мне еще до моего  отъезда  на Украину, что  его  приобщал  к  партийной работе как  раз Косиор, читая лекции по политэкономии  на Владимирской горке  в  Киеве:  «Мы ходили,  гуляли,  наслаждались  прекрасным видом на левый  берег Днепра, и я слушал его. Фактически это были  учебные курсы.  Косиор читал  во время этих прогулок лекции по политэкономии».

 Продолжение следует

 Фото: victory.rusarchives.ru