Октября  26.  Заходил  к  Варенцову  и  взял  у  него  для  прочтения    два  номера,  2  и 3,  «Русской  беседы».  В  эпилоге  к  «Черной  раде»  П.А.  Кулиш,  говоря  о  Гоголе,  Квитке  и  о  мне  грешном,  указывает  на  меня  как  на  великого  самобытного  народного  поэта.  Не  из  дружбы  ли  это?

 Октября  31.

 Сегодня  только  наконец  дочитал  своего  «Матроса».  Он  показался  мне  слишком  растянутым.  Может  быть,  оттого,  что  я  по  складам  его  читал.  Прочитаю  еще  раз  в  новом  экземпляре,  и  если  окажется  сносным,  то  пошлю  его  М.С.  Щепкину,  пускай,  где  хочет,  там  его  и  приютит.

 Ноября  3.

Сегодня  воскресенье,  и  я,  как  порядочный  человек,  причепурився  и  вышел  из  дому  с  намерением  навестить  моих  добрых  знакомых.  Зашел  я  к  первому  мистеру  Гранду,  англичанину  от  волоска  до  ноготка.  У  него,  у  англичанина,  я  в  первый  раз  увидел  сочинения  Гоголя,  изданные   моим  другом  П.  Кулишем.

 Друг  мой  немного  подгулял.  Издание  вышло  немного  мужиковато,  особенно  портрет  автора  до  того  плох,  что  я  удивляюсь,  как  знаменитый  Иордан  позволил  подписать  под  ним  свое  прославленное  имя. 

 У  него  же,  у  Гранда,  и  в  первый  же  раз  увидел  «Полярную  звезду»  Искандера  за  1856  год,  второй  том.  Обертка,  т.е.  портреты  первых  наших  апостолов-мучеников,  меня  так  тяжело,  грустно  поразили,  что  я  до  сих  пор  еще  не  могу  отдохнуть  от  этого  мрачного  впечатления. 

 Как  бы  хорошо  было,  если  бы  выбить  медаль  в  память  этого  гнусного  события.  С  одной  стороны – портреты  этих  великомученников  с  надписью  «Первые  русские  благовестители  свободы»,  а  на  другой  стороне  медали – портрет  неудобозабываемого  Тормоза  с  надписью  «Не  первый  русский  коронованный  палач».

 Ноября  4.

 Кончил  сегодня  портреты  М.А.  Дороховой  и  ее  воспитанницы  Нины,  побочной  дочери  Пущина,  одного  из  декабристов.  Удивительно  милое  и  резвое  создание.  Но  мне  как-то  грустно  делается,  когда  я  смотрю  на  побочных  детей.  Я  никому,  и  тем  более  заступнику  свободы,  не  извиняю  этой  безнравственной  независимости,  так  туго  связывающей  этих  бедных  побочных  детей. 

 Простительно  какому-нибудь  забубенному  гусару,  потому  что  он  только  гусар,  но  никак  не  человек.  Или  какому-нибудь  помещику-собачнику,  потому  что  он  собачник  и  только.  Но  декабристу,  понесшему  свой  крест  в  пустынную  Сибирь  во  имя  человеческой  свободы,  подобная  независимость  непростительна.  Если  он  не  мог  стать  выше  обыкновенного  человека,  то  не  должен  и  унижать  себя  перед  обыкновенным  человеком.

 7 ноября.

 На днях как-то проходил я через кремль и видел большую толпу мужиков с открытыми головами перед губернаторским дворцом. Явление это показалось мне чем-то необыкновенным, и до сегодняшнего дня я не мог узнать его содержания, а сегодня Овсянников рассказал мне, в чем было дело.

 Крестьяне помещика Демидова, того самого мерзавца Демидова, которого я знал в Гатчине кирасирским юнкером в 1837 году и который тогда не заплатил мне деньги за портрет своей невесты, теперь он, промотавшийся до снаги, живет в своей деревне и грабит крестьян. Кроткие мужички, вместо того чтобы просто повесить своего грабителя, пришли к губернатору просить управы, а губернатор, не будучи дурак, велел их посечь за то, чтобы они искали управы по начальству, то есть начинали со станового. Интересно знать, что дальше будет.

Декабря  1.

 Получил  письмо от  М.С.  Щепкина,  в  котором  он  предлагает  мне  свидание  в  селе  Никольском (имение  его  сына)  или  же,  если  я  не  имею  лишних  денег  на  эту  поездку (125  рублей  были  у  меня  совершенно  лишние),  то  он  обещает  сам  приехать  ко  мне  в  Нижний.  Как  бы  он  возвеселил  и  меня,  и  своих  нижегородских  поклонников.  Напишу  ему,  пускай  едет  сюда,  и  пускай  на  здешней  бедной  сцене  тряхнет  стариною,  теперь  же,  кстати,  здесь  дворянские  выборы. 

 После  сеанса  у  Шрейдерса  и  после  обеда  у  Фрейлиха  случайно  попал  я  на  полупьяный  музыкальный  вечер  к  путейскому  офицеру  Ультрамарку  и  услышал  там  виртуоза  на  фортепиано,  какого  я  и  не  подозревал  услышать  здесь  в  захолустье.  Виртуоз  этот  некто  господин  Татаринов.  Между  прочим,  он  сыграл  несколько  номеров  из  «Пророка»  и  из  «Гугенотов»  Мейерберга  и  вознес  меня  на  седьмое  небо.

 Декабря  4.

 Написал  письма  Щепкину  и  Кулишу.  Прошу  их,  друзей  моих  великих,  отложить  всякое  житейское  или  служебное  попечение  и  приехать  ко  мне  недели  на  две,  а  аще  совесть  не  зазрит,  то  и  больше.  Как  бы  я  счастлив  был,  если  б   сбылось  мое  желание.  Авось-либо  и  сбудется.

 Декабря  8.

 В  продолжение  этих  четырех  дней  писал  поэму,  названия  которой  еще  не  придумал.  Кажется,  я  назову  ее  «Неофиты,  или  первые  христиане».  Хорошо,  если  бы  не  обманул  меня  Щепкин,  я  ему  посвящаю  это  произведение,  и  мне  бы  ужасно  хотелося  ему прочитать  и  услышать  его  верное  дружеское  замечание.  Не  знаю,  когда  я  примусь  за  «Дервиша  и  Сатрапа»,  а  поползновение  большое  чувствую  к  писанию.

 Тарас  Шевченко.  Зібрання  творів.Щоденник.  1857г. 

Читал классика Николай Зубашенко