На рядовых, не генеральных, секретарей ЦК  КПСС  попыток  покушений  было мало. Кроме случаев с Сусловым и Мухитдиновым, если таковые, конечно,  можно считать посягательствами на жизнь, других происшествий не зарегистрировано.

  Что касается ситуаций, связанных с угрозой здоровью, а то и повлекших  за собой преждевременную  смерть,  больше  всего  слухов  ходило  вокруг  имени Екатерины Алексеевны Фурцевой, которую в пору ее могущества  народная  молва не без оснований возводила в ранг Екатерины Третьей.

  Скромная фабричная девчонка из Вышнего Волочка сделала головокружительную карьеру, став членом Президиума и секретарем ЦК КПСС.  Высокая  и  стройная, она одевалась с необыкновенным вкусом — ее элегантные  костюмы  подчеркивали синеву глаз.

  Народная молва приписывала ей любовь с руководителем государства – именно поэтому она не предала его в трудные июньские дни 1957 года, когда соратники задумали  отстранить  Хрущева  от  власти.  Фурцева  спасла  его,   но   он, неблагодарный, все забыл, моментально разлюбил и выгнал  ее  из  состава  не только Президиума, но и из состава ЦК.

 Что оставалось несчастной женщине? Правильно, покончить  с  собой.  После организационного Пленума, не услышав своей фамилии  в  вожделенных  списках, она вернулась домой и вскрыла себе вены.  Потеряла  много  крови,  прибывшие врачи застали ее в тяжелом состоянии, но спасли.

  Когда  руководителю  государства  стала  известна  эта  история,  в   нем заговорила совесть, и он опять включил Фурцеву и в состав  ЦК,  и  в  состав Президиума.

 — Какие вены? Что значит потеряла много крови? Откуда тяжелое  состояние?

 Я приехал к ней на дачу сразу  же,  как  только  стало  известно  о  попытке самоубийства. Меня послал к ней Хрущев.  Со  мной  был  начальник  Четвертого  Главного управления при Минздраве…

  Это говорит генерал-полковник КГБ Николай Степанович Захаров. В  ту  пору он возглавлял Службу охраны Кремля. Главному хрущевскому охраннику восемьдесят девять лет, но  память у него прекрасная, он отлично помнит детали.

  — Скорее это была инсценировка… Так, слегка царапнула себя лезвием.  Ее даже  в  больницу  не  увозили.  Нервный  стресс,  переживания…  Прописали какие-то микстуры…

  Такие вот разноречивые мнения. Немало слухов и вокруг ее кончины, последовавшей 24 октября 1974 года, на шестьдесят четвертом году жизни. В официальную версию — внезапную остановку сердца  —  мало  кто  верил  с самого начала. Она была здоровой  и  энергичной,  только  что  вернулась  из южного санатория. Ее начальник Мазуров, курировавший в правительстве вопросы культуры, рассказывал:

 — Вечером двадцать четвертого октября ее видели на приеме в честь  юбилея Малого театра. Ничего не пила, не  ела,  сделала  только  несколько  глотков боржоми. Была оживленной, беды ничто не предвещало…

 О боржоми неспроста. Русская народная молва приписывала ей наклонность  к известному русскому народному напитку. Отсюда первая версия смерти — злоупотребляла. Было отчего — кругом измены и обман. В семьдесят третьем не выдвинули депутатом Верховного Совета  СССР, что напомнило драму шестьдесят первого, попытку покончить с  собой. 

 Фурцева была очень  тщеславной  женщиной,  и  неизбрание  во  власть  означало  крах карьеры. А жизнь и карьера для нее было одним и тем же.  Второй шок случился летом семьдесят четвертого. Возник скандал  с  дачей, которую построила для дочери.  Паркет  брали  в  Большом  театре,  в  других подведомственных ей учреждениях — она была  министром  культуры. 

 Вызвали  в КПК,  и  глава  партийной  инквизиции  Пельше  предложил  положить  на  стол партийный билет. Нагрубила старику, потом пришлось идти на поклон к Брежневу и Косыгину. Дачу сдала государству. Позор, унижения, пересуды. Не вынесла — и отравилась цианистым калием.

  Может, было так, а может, и не так.  Кто  знает  правду,  тот  молчит.  А задача КГБ — аккуратно собирать  все,  что  говорят  люди,  и  информировать политическое руководство. Красавицей была — это верно. Сталину нравилась, а  Хрущев,  собираясь  за рубеж, всякий раз напоминал:

   — Фурцеву не забудьте включить в делегацию!

 ***

Рассказывает экс-секретарь ЦК КПСС  Н. Мухитдинов

  ДОСЬЕ. (Мухитдинов Нуриддин Акрамович — в 1957-1961 гг, секретарь  ЦК  КПСС.  На XXII съезде КПСС в 1961 году он, Фурцева и ее муж Фирюбин  не  были  избраны членами ЦК. По версии Мухитдинова — за то, что появились  на  заключительное заседание съезда. С 1987 года на пенсии. Живет в Ташкенте.)

  — Последний раз я был в своем кабинете, в здании ЦК  на  Старой  площади  в восемь часов утра 31 октября 1961 года, то есть в день закрытия XXII съезда. После этого не заходил туда и никому из секретарей и работников ЦК партии не звонил.

  Третьего ноября к концу  дня  ко  мне  приехал  работник  общего  отдела, занимавшийся документами и другими делами Президиума  ЦК.  Сказал,  что  ему поручено привезти ключи от моего кабинета и сейфа в ЦК, а также имевшиеся  у меня  на  руках  документы  Президиума  и  Секретариата.  Отдал.   Это   был воспитанный, культурный человек, с ним у меня были добрые отношения. Он-то и сообщил  мне  доверительно  в  тот  день,  что  Суслов,  Козлов  и   Рашидов подготовили и передали Хрущеву проект постановления о выводе меня и Фурцевой опросным путем из состава членов ЦК КПСС.

 Четвертого марта 1962 года мне позвонили на работу (Мухитдинов  приступил к исполнению обязанностей заместителя председателя Центросоюза. — Н. З.)  из общего отдела ЦК и сообщили:

 — Завтра в девять часов прибыть в Кремль на заседание Президиума ЦК.

Конечно, не сказали — по телефону не положено, — по какому вопросу.  Наутро у подъезда Свердловского зала меня встретил подполковник:

 — Товарищ Мухитдинов, я провожу вас.

  Не задавая вопросов, прошел с ним, вдвоем поднялись  на  лифте,  вошли  в приемную Президиума. Там уже сидели несколько  человек.  Дежурный  секретарь зашел в зал и, выйдя, пригласил:

   — Входите.

 Вошел. Все члены,  кандидаты  в  члены  Президиума,  секретари  в  сборе, председательствует Хрущев. В конце длинного стола стоит  Фурцева  и,  рыдая, говорит что-то. Я сел с краю, в  углу.  От  Фурцевой  требовали  объяснений, почему не явилась на заключительное заседание съезда. От волнения и слез она еле говорила, и ей предложили сесть. Вызвали и ее мужа Фирюбина, заместителя министра иностранных дел, избранного на этом съезде кандидатом в  члены  ЦК. Оказалось, он тоже не присутствовал на заключительном заседании съезда.

  Никита Сергеевич крепко ругал его. Напомнив прежние ошибки, он сказал:

 — Как партийный работник в прошлом, как  муж,  вы  должны  были  проявить волю, ум, — не только самому явиться на съезд, но и  предотвратить  позорные действия жены.

  Он извинялся, выражал раскаяние. Никита Сергеевич дал знак мне.  Подошел, остановился у края длинного стола.

  — А вы почему не пришли?

  В ответ произнес одно слово:

  — Заболел.

  При общем молчании он продолжил:

  — Мы вас так высоко подняли,  создали  условия,  прислушивались  к  вашим предложениям, высказываниям. У нас были на вас большие надежды. Как вы могли так поступить?!

  Я не  сказал  ни  слова.  Видимо,  мое  молчание  подействовало  на  него раздражающе, он даже побагровел. Никто из присутствовавших  не  произнес  ни слова. Никита Сергеевич завершил обсуждение словами:

  — Давайте проинформируем Пленум о их поведении.

  Так закончилось обсуждение. Фурцева, Фирюбин и я  вышли  из  кабинета.  В приемной нам сказали, что в  десять  часов  открывается  Пленум.  До  десяти оставалось несколько минут.

  Открывая Пленум, Никита Сергеевич сказал, что на обсуждение вносится один вопрос: «Современный этап коммунистического строительства и задачи партии по улучшению руководства сельским хозяйством». Участники Пленума согласились  с этим. Далее он предложил:

  — Прежде чем мы приступим  к  обсуждению,  хочу  проинформировать  вас  о поведении  некоторых  членов  ЦК,  которые  не  явились  на   заключительное заседание XXII съезда партии, тем самым не выполнили свой партийный долг как делегаты и члены ЦК. Вот товарищ  Фурцева…   говорил  он  резко.  —  Она пользовалась  большим  уважением,  возглавляла  столичную   парторганизацию, входила в состав Президиума и Секретариата ЦК, в  последнее  время  являлась министром  культуры  Союза.  Но  после  организационного  Пленума   проявила безволие только из-за того, что не избрана членом Президиума,  нанесла  себе телесные повреждения. На Президиуме ее резко критиковали. Она признала  свои ошибки, обещала сделать выводы.

  Недостойно  повел  себя  Фирюбин.  Несмотря  на  его  ошибки  в  прошлом, утвердили  заместителем  министра  иностранных  дел,   на   съезде   избрали кандидатом в члены ЦК. Вы  знаете,  он  муж  Фурцевой.  Тоже  не  явился  на заседание съезда, хотя никаких веских причин у него к этому не было. Он  был обязан не только явиться сам, но и воздействовать на жену. Не  знаю,  сможет ли он по-партийному оценить свой поступок, сделать нужные выводы.

  Не пришел на заключительное заседание и товарищ Мухитдинов. Вы знаете, мы его  выдвинули,  пригласили  из  Узбекистана  в  центр,  поручали   крупные, ответственные дела, оказывали полное доверие, всяческую  поддержку.  К  нему серьезных  замечаний  или  претензий  нет.   Но   руководители   Узбекистана неоднократно сообщали нам о том, что он вмешивается в дела республики,  дает свои установки, что создает им трудности в работе.

  Кроме того, он сам не раз ставил  вопрос,  в  силу  своих  разногласий  с некоторыми членами Президиума, о переводе из ЦК на другую работу. В связи  с этим и не был избран в новый состав Президиума и Секретариата ЦК.  Очевидно, решил свою обиду на это показать неявкой на заседание съезда.

  Мы обсудили на Президиуме его  поступок,  прямо  все  высказали.  Думаем, понял.  Он  молодой,  образованный,  энергичный,  принципиальный   работник. Надеемся, извлечет уроки, сделает выводы на будущее из того, что  говорилось на  Президиуме  и  в  личных  беседах.  Думаю,  что  Мухитдинов   приобретет соответствующую служебную форму как член ЦК КПСС.

  Далее Никита Сергеевич спросил, надо ли обсуждать этот  вопрос.  Из  зала ответили:

  — Нет.

  — Видимо, нет нужды принимать решение? — обратился Хрущев к залу.

  — Нет, — ответил зал.

  — Тогда, — сказал он, — приступим к рассмотрению повестки дня.

  Хрущев подошел к трибуне и сделал большой обстоятельный доклад. Запомнился мне один характерный момент. Когда я вошел в  зал,  то  увидел несколько свободных мест, но никто не пригласил сесть рядом, не  среагировал на мое появление, опальный ведь.

 Я прошел  в  конец  зала  и  сел.  А  когда наступил перерыв, многие стали подходить,  здороваться,  поздравлять.  Таков финал  моего  восхождения  на  кремлевский  Олимп  и  преодоления   опасного спуска…

 Фото:projects.izvestia.ru