Национальный Шевченковский комитет в этом году определил три кандидатуры, творчество которых достойно главной премии страны в сфере искусства: поэт Леонид Горлач, режиссер Дмитрий Богомазов, художник Петр Печорный. В частности, отмечен цикл уникальных декоративных тарелей Печорного, на которых изображены сюжеты и образы из «Кобзаря» Тараса Шевченко. О народном художнике Украины, профессоре Киевского государственного института декоративно-прикладного искусства и дизайна им. М.Бойчука — 80-летнего Петра Печорного — не найдешь много сведений ни в интернете, ни в СМИ. Человек он скромный, почти не публичный. И только в эксклюзивном интервью ZN.UA рассказал о своем драматичном детстве, увлечении произведениями Шевченко. Вспомнил и почти анекдотическую историю о том, как когда-то «забраковали» его работу с изображением Леонида Брежнева…

— Петр Петрович, каково было чувство, когда вы узнали, что стали лауреатом Шевченковской премии этого года?

— Конечно, это очень приятный момент в жизни. Сказать, что не мог устоять на месте от радости — этого, конечно, не было. Но важно то, что в Шевченковском комитете оценили мою работу. Не говорю даже о деньгах. Имею в виду именно творческий вес. Многие хотели бы получить эту премию. Но ее не так просто заработать!

— Вы сами упомянули о деньгах. А это почти 260 тысяч гривен. Когда президент подпишет указ, когда все сложится, как планируете распорядиться таким серьезным состоянием?

— Представьте, знаю как… Издам свои книги. Две или даже три. Например — «Графика Печорного», «Декоративная живопись Печорного»…

— Возвращаясь, собственно, к работам, за которые вас отметил Шевченковский комитет… Что это за удивительные тарели, на которых оживают сюжеты «Кобзаря»?

— Сюжеты на темы произведений Шевченко я начал готовить еще раньше. А поскольку в следующем году будем праздновать 200-летие со дня рождения великого поэта и художника, решил сделать это   в керамике, в декоративной   росписи. Получились тарели. Диаметр — 62 сантиметра. Всего — 30 штук. Есть такая технология — ангобная роспись: глина по глине. Это не новизна. Чему свидетельствуют находки Трипольской культуры с подобной техникой. Это роспись по сырой глине. Если обратиться к технологическим нюансам, то сложность в том, что надо расписывать работу «от себя» — и рука постоянно на весу.

Работал около года — технология сложная. Цвет тарели не проявляется до того момента, пока ее не вынешь из печи. Поэтому скажу откровенно: мое творческое движение в этом направлении происходило почти вслепую. Без огня эти произведения просто серые! Конечно, на определенном этапе могут быть ошибки… Но, как ни странно, я не пережег ни одной тарели.

— «Кобзарь» — это почти энциклопедия украинской жизни, украинского мировоззрения. От чего отталкивались, когда выбирали темы из Шевченковских произведений?

— Меня волновало прежде всего раннее творчество Тараса Григорьевича. Не то время, когда он был в ссылке, а лирическая поэзия. На каждой тареле — слова из произведений поэта. Например: «Затихло все, тільки дівчата та соловейко не затих», «Нічого кращого немає, як тая мати молодая з своїм дитяточком малим», «На розпутті кобзар сидить та на кобзі грає, кругом хлопці та дівчата — як мак процвітає»…

— Помните, когда «Кобзарь» впервые попал вам в руки?

— Знаете, я уже очень пожилой человек… Но прекрасно помню. Это было очень давно. Еще в военные годы. Мы тогда жили на оккупированной территории Черниговской области. Как-то разбирали книжные «завалы» в школе. Тогда из школьной библиотеки мне и достался «Кобзарь». Начал читать… Не мог оторваться. Так и читаю с тех пор. Фигура Кобзаря для меня всегда была особой — близкой по духу, философии. На шевченковскую тему у меня очень много работ. Даже моя личная жизнь в чем-то похожа на тяжелый детский период жизни Шевченко. Мама умерла, когда мне было 11 лет. А перед этим немцы сожгли наш дом… Ходили по селу и стреляли в стога сена. Дом загорелся. И как раз в это время — наступление советских войск. Кто же будет гасить тот дом! Матери пришлось очень тяжело. Она заболела воспалением легких и тоже буквально сгорела. А отец — на фронте. Мы, семеро детей, остались сами — «під тином». Опеку над нами взял сельский патронат. Это что-то вроде семейного детского дома. Нас воспитывала одна женщина, и ей за это писали трудодни.

Оглядываясь в прошлое, вспоминаю, что все мои предки занимались каким-то ремеслом. Работали на земле, шили решета, делали хомуты. Отец был часовым мастером. Он вообще был очень талантливым человеком. На весь район такого мастера не было. С детства в моей голове слышится этот звук — когда «тикают» отцовские часы…  В моей семье атмосфера тоже творческая. Жена — художник текстиля, сын — скульптор (закончил Академию изобразительного искусства).

Сам я рисовал с детства. Всегда и всюду. Да и сейчас рисую, несмотря на возраст. Это уже «вошло» в меня. Когда рисую — будто отдыхаю. И наоборот — скучаю без рисования. Сначала закончил Киевское училище декоративно-прикладного искусства, в то время оно было на территории Киево-Печерской лавры. Потом учился в Ленинградском высшем художественно-промышленном училище им. В.Мухиной (ныне Санкт-Петербургская государственная художественно-промышленная академия). Обучение в Ленинграде дало более широкое понятие о технологии керамики. Там мы работали с фарфором, фаянсом, майоликой. Керамика — это то, что выжигается. Само слово переводится с древнегреческого как «обожженная» или «выжженная» глина.

— Вы, очевидно, наблюдаете за дискуссиями, периодически вспыхивающими вокруг фигуры Кобзаря, его произведений. Иногда такое впечатление, что каждый «лагерь» (и те, что клянутся Шевченко, и желающие его «демифологизировать») хочет видеть его имя на своем «флаге». Выходит, Шевченко и сегодня — наш современник?

— Шевченко и его «Кобзарь» — наши современники навсегда. Особенно в украинской духовной жизни, быту, в селах в частности. Ведь сельская жизнь течет не так быстро, как в городах. Думаю, что Шевченко и «Кобзарь» будут до тех пор, пока будет Украина.

— Какой этап, на ваш взгляд, переживает сегодня декоративно-прикладное искусство Украины? Это расцвет, учитывая награду Шевченковского комитета? Или, может, наоборот — упадок?

— Керамистам сейчас тяжело. Профильных предприятий почти нет. Они исчезли. Но на кафедре керамики в институте Бойчука все нормально. У нас есть печь, можем работать в материале.  А многие художники не имеют такой творческой возможности. Для художника-керамиста главное — это печь и глина.

— Вы прожили долгую интересную жизнь, видели, как украинская история меняла свои «векторы». Очевидно, приходилось выполнять и какие-то идеологические заказы?

— Многое было… Но каких-то капитальных «монументально-заказных» работ я никогда не выполнял. Что касается политики? Ну, например, делал вазы с определенной символикой того времени… Но и такой «заказ» старался выполнить добросовестно. Как-то Совет министров Украины заказал изготовить фарфоровую тарель с изображением Леонида Брежнева и Жискара д’Эстена. Мне тогда дали журнал «Огонек». Там — фото, где они рядом сидят на диване. Я и выполнил… Заказчик посмотрел и говорит: «Что-то ты Жискара д’Эстена лучше сделал, чем Леонида Ильича!». — «Да я же все делал, как оно есть». — «Но ведь руки французского лидера красивее, чем у Леонида Ильича!». И в самом деле! На фото у Жискара д’Эстена руки интеллигентные, красивые. Потом заказчик начал придираться из-за пиджака Брежнева, дескать, выглядит очень грубо. И забраковал мою работу. Спустя несколько лет по мастерским наших художников ходил француз-галерейщик. Зашел и ко мне. Я показал тарелку с политиками. Он посмотрел и сразу: «Сколько?». Говорю: «Не знаю…». — «300 долларов нормально?» — «Нормально!». Сказал, что покупает для посольства.

— Много ваших работ хранятся сегодня в музеях?

— Около 30 музеев Украины имеют мои работы. Только в Лавре, в Музее декоративноприкладного искусства — около ста моих произведений, начиная с ранних. Я также участвовал в сборных зарубежных выставках: Япония, США, Канада, Великобритания, Польша, Австрия, Германия, Чехия, Монголия, Югославия… И в Украине моих персональных выставок было много. Более сотни.

— Петр Петрович, интересно узнать, как вы воспринимаете сontemporary аrt? Посещаете ли такие выставки, которых, кстати, в Киеве довольно много?

— Иногда бываю. Как отношусь? Конечно, можно работать и так, как они… Я иногда понимаю, что хотел сказать художник, а вот замысел его разделяю не всегда. Есть и современные работы — настоящие произведения искусства, они ценные, интересные. А бывает — просто эпатаж ради эпатажа. Мой «идеал» в искусстве — классика, народное искусство, иконопись. Именно это меня вдохновляет. Не хочется рисовать что-то формальное — ради самой формы. Всегда должны быть художественные образы, ощущение, духовность.

— Вы работали в тоталитарный период, когда одни художники пытались найти себя в том времени, другие же, не найдя, покидали Родину. У вас никогда не появлялась мысль эмигрировать?

— Нет, что вы! Когда-то был в Германии. И так ждал, чтобы вернуться! Когда ступил на нашу землю, даже выдохнул — наконец-то! Или когда служил в Азербайджане, в Баку, три года не был в Украине. Помню, ехал домой через Кубань. И так соскучился по Украине, что когда увидал кубанские беленькие хатки, на глаза невольно навернулись слезы. Так радовался, что возвращаюсь домой. Да и творчество мое связано с родной землей. Думаю, что место моих работ, за которые я удостоен высокой награды, — в музее Тараса Шевченко, я их просто подарю.

Источник: http://gazeta.zn.ua