В минувшую субботу в Большом театре состоялась долгожданная премьера нового балета, пишет в The New Yorker журналист Джошуа Яффа. Все билеты на спектакль разошлись за несколько часов, а представителей правящей элиты в зрительном зале собралось «столько, что мероприятие казалось модернизированной версией съезда былого ЦК КПСС», говорится в статье.

Автор поясняет, что речь идет о балете «Нуреев». «Режиссер балета — Кирилл Серебренников, который в свои сорок восемь лет является самым прославленным и известным на международном уровне российским театральным режиссером, творческий человек, предпочитающий нечто амбициозное, провокативное и авангардное», — говорится в статье.

Автор напоминает, что режиссер уже четвертый месяц находится под домашним арестом. «По версии прокуратуры, в ходе театральных фестивалей и постановок на протяжении нескольких лет знаменитый режиссер похитил 68 млн рублей (более 1 млн долларов) из бюджетных средств», — говорится в статье. «Он — один из четырех ответчиков, которым предъявлены обвинения по широкому уголовному делу, которое одновременно является до остолбенения типичным (путинское государство регулярно, напоказ отдает под суд тех, кто, по его утверждениям, использует бюджетные средства не по назначению) и крайне аномальным (арест Серебренникова побуждает вспомнить о другом русском театральном режиссере — Всеволоде Мейерхольде, который был расстрелян в 1940 году во время сталинских чисток). В Москве мало кто считает, что проблемы у Серебренникова действительно возникли из-за денег», — пишет автор.

«Как часто бывает в сегодняшней России, факты, касающиеся уголовного дела Серебренникова, остаются в тени многочисленных, часто противоречивых интерпретаций самого наличия этого дела: какой сигнал Кремль пытается подать отечественным деятелям культуры и искусства? Если Серебренников совершил проступок, в чем был истинный характер этого проступка? Либо вся суть — в произвольности обвинений, идея в том, что в положении Серебренникова мог бы оказаться любой режиссер, художник или артист?

Каковы бы ни были ответы на эти вопросы, многие наблюдатели рассматривают дело Серебренникова как примету более серьезного и тревожного поворота в российской политической жизни, как символ — и предвестье — того, что государство сделалось более косным, хищным и непредсказуемым, склонным ополчаться даже на тех, кого раньше превозносило. Неслучайно, что уголовные обвинения предъявлены Серебренникову в тот период, когда «правящая идеология» в России замкнулась на своей стране и сделалась консервативной, а иногда сползает к откровенному ретроградству и мракобесию», — говорится в статье.

Яффа продолжает: «И все же путинская Россия отличается дискурсивной нелинейностью, которая подбрасывает множество противоречий всякому, кто пытается расшифровать смысл событий». Он отмечает, что премьера «Нуреева» в Большом, которую в июле внезапно отменили, теперь все-таки состоялась. «Вопрос в том, что есть отклонение от нормы, а что — норма: то, что на основной сцене Большого идет такой балет, как «Нуреев», или что режиссер этого балета находится под домашним арестом?» — размышляет автор.

«Серебренников всегда был бунтарем специфически российского типа: он стремился к успеху в мейнстриме и достигал его, часто с благословения и при поддержке государства. Одно время он был штатным авангардистом в России путинской эры», — утверждает журналист.

«Кирилл очень талантлив и совершенно искренен, — сказал в интервью автору экс-министр культуры РФ Михаил Швыдкой. — Да, он экстравагантен и в своем творчестве создает определенный элемент провокации, но это естественно и правильно». И все же, продолжал Швыдкой, Серебренников «всегда существовал внутри системы: работал с крупнейшими театрами Москвы, в Большом, снимал фильмы».

Журналист утверждает: «Звезда Серебренникова восходила «в тандеме» с совершенно сознательными заигрываниями путинской системы с современным искусством». Он подчеркивает, что выбор у Серебренникова и его коллег был невелик: «В России культурная жизнь во многом зависима от государственного финансирования, а иначе существовать не может».

В середине и конце нулевых за кремлевскими попытками привлечь к сотрудничеству творческих людей и деятелей культуры стоял Владислав Сурков, напоминает автор.

«Вскоре Сурков заинтересовался Серебренниковым, а Серебренников — Сурковым. Алексей Чеснаков, бывший политический советник Кремля, работавший у Суркова, сказал мне, что Сурков знал, что Серебренников и другие творческие люди его типа «чувствовали вещи очень тонко, так, как понимал Сурков, а другие чиновники не понимали, и могли в некотором роде возвысить государство». Эти двое не были особенно близки друг к другу, но их интересы отчасти пересекались. Серебренников мог использовать государственные ресурсы для осуществления своих творческих устремлений, а Сурков мог применить таланты таких людей, как Серебренников, чтобы продвинуть свое видение культурной жизни в путинскую эру: динамичной и острой, но не выходящей за предписанные рамки», — говорится в статье.

По мнению автора, отношения между Серебренниковым и Сурковым чем-то напоминали отношения между Мейерхольдом и Троцким либо между Бабелем и Ежовым. Но взлет и опала Серебренникова не были такими драматичными, как у Мейерхольда и Бабеля. «Более того, у Серебренникова никогда не было какой-либо идеологической близости к режиму; собственно, все было совершенно наоборот. Его политические убеждения с самого начала были очевидно либеральными, и в 2011-2012 годах он даже часто бывал на антипутинских акциях протеста. Новаторство Суркова состояло в осознании того, что значение идеологии можно преуменьшить; он делал ставку на стиль, а не на содержание», — говорится в статье.

Когда же на рубеже 2011-2012 годов на улицы Москвы вышло протестное движение, в котором преобладали высококвалифицированные специалисты из среднего класса, Путин обратился к новой идеологии — «пестрой смеси консервативных ценностей, обиды на Запад, презрения к городской элите и возвеличивания Православной церкви», пишет автор.

Новый министр культуры Владимир «Мединский распорядился, чтобы министерство прекратило поддержку фестиваля Серебренникова «Платформа». В 2016 году Серебренников поставил фильм «Ученик», где высмеивались нараставшие в стране клерикализм и нетерпимость. На экране развертывалась грубая и неприятная картина, на Каннском фестивале фильм получил приз имени Франсуа Шале. Серебренников и государство, которое фактически было его работодателем, расходились в противоположных направлениях», говорится в статье.

Автор возвращается к уголовному делу, по которому проходят Серебренников и еще несколько человек. «Обвинения, предъявленные мне, невозможны и абсурдны», — сказал Серебренников на судебном заседании.

«В центре обвинительного заключения — то, как студия («Седьмая студия». — Прим. ред.) использовала obnal — наличные деньги, не учтенные бухгалтерией. Вопрос скользкий, поскольку, в сущности, obnal — это способ превратить абсолютно законные деньги в незаконные деньги, которые можно потратить по вашему выбору: положить в свой карман либо попросту оплатить необходимые товары и услуги. Государственные средства могут быть переданы только в определенный период времени, после того, как конкретный товар доставлен или конкретная услуга оказана. Но в крупном театре всевозможные поставщики требуют немедленной оплаты: мастера по ремонту, бутафорские цеха, осветители. Таким образом, в принципе у Серебренникова и его коллег по театральной студии могла остаться потребность в формально незаконных деньгах на абсолютно законные средства работы. Закон сам сделался чем-то вроде ловушки», — говорится в статье.

«На мой взгляд, совершенно очевидно, что они не создавали преступную группу в целях кражи денег, — сказал Швыдкой. — Они создали свою компанию, чтобы создавать спектакли и художественные произведения, а в процессе, возможно, где-то могли нарушить закон». «Он предположил, что, если уж на то пошло, Серебренников сбился с пути из-за своего успеха, переоценив реальный уровень своей защищенности и безопасности. Швыдкой загадал загадку в форме латинской пословицы. «Что позволено Юпитеру, не позволено быку, — сказал он. — А едва бык начинает чувствовать себя Юпитером, начинают происходить всевозможные забавные вещи».

Яффа пишет, что в октябре общался с Софьей Апфельбаум, директором РАМТа, которая прежде работала в министерстве культуры. На момент разговора Апфельбаум проходила по делу в качестве свидетеля и побывала на допросе в Следственном комитете. «Какое-то время Серебренников был в фаворе, но это оказалось разочарованием», — сказала Апфельбаум в интервью Яффе. «В конечном итоге она возлагала вину на капризность самого государства: в некий момент оно что-то поддерживало, а в следующий момент отшатывалось от этого. В своем кабинете она передала мне копию указа от 2011 года за подписью Путина, призывавшего государство финансировать фестиваль «Платформа». Она подчеркнула, что действовала в соответствии с инструкциями, которые ей дало правительство. «Платформа», сказала она, была «знаменитым, абсолютно выдающимся арт-проектом. Печально, что эта история закончилась таким образом», — говорится в статье.

Яффа спросил, как подействовали обвинения, предъявленные Серебренникову, на российских деятелей искусства и театра. «Идея, что с государством можно вести разумный диалог, испарилась, — сказала Апфельбаум. — Теперь все чувствуют себя скованно, словно в аквариуме, словно в любой момент могут заявиться власти и тоже предъявить им какие-то экономические обвинения». Автор сообщает, что 26 октября Апфельбаум объявили, что она переведена в статус подозреваемого, и теперь она тоже под домашним арестом.

«Спустя несколько дней после ареста Серебренникова режиссер Иван Вырыпаев распространил открытое письмо, адресованное не столько властям, сколько его коллегам из мира искусств», — пишет автор, сообщая, что Вырыпаев в прошлом году уехал в Варшаву. «Его письмо — эмоциональная просьба отказаться от дальнейшего сотрудничества с российским государством», — говорится в статье. Яффа приводит несколько цитат из письма, а также отмечает: «В конце письма Вырыпаев утверждает: те, кто думает, что может перехитрить государство, не запятнав свою совесть, предаются самообману».

Яффа связался с Вырыпаевым в Варшаве, где тот репетировал свою постановку «Дяди Вани». «Вырыпаев опасался, что его неправильно поняли. Он разъяснил: «Я понимаю, что театральная жизнь в России невозможна без государства. Я не имел в виду, что нужно прекратить работу, больше не появляться в театре или не брать деньги у министерства культуры». И все же он боялся, что постоянные поиски финансирования сделались некой кокетливой игрой с правящим режимом. «Я уехал, потому что больше не хотел сотрудничать, но я не могу предлагать это всем моим коллегам. Это было бы негуманно. У меня был шанс уехать, но не у всех есть такая возможность», — говорится в статье.

«Вырыпаев подчеркнул, что истинная цель его письма состояла в том, чтобы побудить своих друзей и коллег задуматься перед президентскими выборами, которые состоятся в России в будущем году, когда Путин будет баллотироваться на четвертый срок. Во время предыдущей кампании Путина, в 2012 году, Кремль привлек некоторых видных деятелей культуры, чтобы они «одолжили» кандидатуре Путина на переизбрание свой имидж и репутацию. Вырыпаев сказал мне, что написал свое письмо, имея в виду «пять или шесть» конкретных людей», — пишет Яффа. «Эти люди прекрасно поняли, что я говорил с ними, — сказал он. — Я знаю, что во время кампании некоторые чиновники попросят о помощи, и я хочу увидеть, как они среагируют. Никакого героизма не требуется. Вы не должны ничего заявлять или совершать какие-то публичные подвиги, как то, что сделал я. Просто, когда они позвонят, скажите, что у вас грипп или что вы что-то снимаете где-то на натуре».

Журналист продолжает: «Вырыпаев сказал мне, что несколько лет назад его пригласили на встречу деятелей культуры, организованную «Единой Россией». Он сказал, что не может прийти — ждет доставки новой стиральной машины». Вырыпаев признал: «Тогда можно было так шутить. Теперь они, возможно, не найдут это таким уж смешным. Возможно, будут последствия».

Яффа комментирует: «Одна из самых изощренных уловок путинской системы — в том, что последствия, как и проступки, которые они должны искоренять, сознательно описываются расплывчато. Даже неофициальные, неписаные правила в действительности не являются настоящими правилами — скорее это разговор шепотом, состоящий из намеков и рекомендаций. Одного уголовного дела, по которому проходит фигура вроде Серебренникова, более чем достаточно для того, чтобы в мире искусства и культуры все поняли, что государство ждет от них чего-то нового и иного. Но чего?» Яффа приводит слова критика, редактора журнала «Театр» Марины Давыдовой. «Если вы сделаете что-то чуть-чуть слишком радикальное — а только вы можете догадаться, где проходит черта, — то они заявятся и будут что-то искать, — сказала она ему. — И, конечно, они что-то найдут. Думаете, даже в таком месте, как Большой, все чисто? Если бы они захотели разыскать финансовые нарушения, я уверена: они могли бы найти целую кучу».

Автор заключает: «Трудно сказать, в чем состояла ошибка Серебренникова, если он вообще совершил какую-то ошибку. Возможно, ошибка состояла лишь в том, что он до самого конца верил, что возможно вести разговор с теми, кто на деле давно перестал с ним разговаривать. Однажды Серебренников сказал в интервью, что каким бы ни было правительство, какой бы ни была система, «тебе нужно идти и говорить [с ними]». Он выразился так: «Ты им говоришь: «Я знаю, что вы, государство, лживы, корыстны, но по закону вы обязаны помогать театру и искусствам, так что будьте добры — выполняйте свои обязательства». Ради театра мне не стыдно это делать».