Было это лет десять назад. Как там поет Юрий Шевчук? «Еду я на родину. Пусть кричат: «Уродина!», но она – моя. Хоть и не красавица, но она мне нравится… Эй, начальник!..»

Каждый раз, садясь в автобус, электричку энергодарскую, «Метеор» или добираясь «на перекладных», я вспоминаю эту песню. Дорога домой – всегда под горку катится. И не потому, что Днепр в ту сторону течет.

Ранним утром я поехал на автовокзал, сел в автобус Запорожье-Верхний Рогачик и отправился домой — в Великую Знаменку. Но почему так непросто бывает вырваться из объятий этого города? Дела, работа?

Отговорки все это. Вот еду же! А все дела недоделанные остались на рабочем столе. В понедельник вернусь – и доделаю. Проезжаем утренний сумрачный город. Пост ГАИ на выезде. Дальше спуски-подъемы до самой Васильевки, райцентра, что в 40 километрах от Запорожья.

В Васильевке остановка пять минут и горячие, большие, как лапоть, пирожки с картошкой. Можно еще заказать кофе из термоса. В Днепрорудном, это еще 30 километров, — снова «пять минут!», как говорит водитель, и киоск, где раньше, сто лет назад, можно было накупить газет, а сейчас – только мороженое.

На сиденьях за моей спиной двое студентов – едут домой в Каменку-Днепровскую на выходные. Договариваются: то ли сразу пойдут по друзьям, то ли отоспятся сначала. Переключаются на тему охоты. Один из студентов рассказывает, что на охоту «с папиком» с семи лет он ходит. Вспоминает давнюю историю, как отстал от компании взрослых охотников и добыл из норы лису – собака помогла ее оттуда выкурить. «Папик» вернулся, снял с лисы шкуру и затолкал ее в сумку.

Когда компанию догнали, охотники уже сидели на привале. Стали шутить: «Не заблудился ли мальчик?» А «папик» им небрежно так: «Да он с лисой разбирался!» — «А где же она?» — «Да вот же, в сумке!» — и вытряхнул на снег огромную рыжую шкуру. Охотники онемели.

…Каменка-Днепровская. Снова стоянка «пять минут». Последний день осени, я ехал 30 ноября, короток, через пару часов начнет смеркаться. Решил у начальника автостанции командировку отметить. Что ему стоит две печати шлепнуть! – прибыл-убыл. «Эй, начальник!» Он оказался на месте. Но я сначала не к нему, а в окошко кассы – зачем начальника зря беспокоить?!

— Командировку нельзя ли у вас отметить? – минуты две (из объявленных водителем пяти минут стоянки) кассирша в эту командировку пристально смотрела. Потом гукнула: «Иван Йосипович! Тут вот…»

Иван Йосипович, пожилой предпенсионный мужчина, сидел за перегородкой на стуле и в картузе:

— Какую такую командировку? Не уполномочен!

— Да я… Тут вот, — повторяю слова кассирши. – Корреспондент я, еду по району, а автобус пять минут стоит.

— Вы куда едете?

— В Знаменку. В Великую.

— Цель приезда? – строго вопрошал Иван Йосипович.

— Корреспондент я. О вашем районе писать буду…

— Писать вы будете потом. Но вначале с командировкой – в сельсовет. Я свою печать, где попало, ставить не буду. Не уполномочен!

Поговорили. Эх, начальник! Автобус уже отправляется. А Знаменка потому и зовется Великой, что тянется она вдоль Каховского моря-водохранилища километров на 15. До сельсовета мне от дома пилить километров пять – по грязи, пешком и в сумерках. А сегодня же — пятница. Порядочные сельские жители в это время баньку начинают растапливать, а не сидят в сельсовете с печатью и ждут, кто там к ним надумает приехать. Чтобы отметить командировку.

Водитель автобуса, отмечавший у диспетчера путевку, весь наш бессмысленный разговор с начальником автостанции слышал.

— Да ты бы на почту в райцентре сбегал, не тратил время. Тут же недалеко, — сказал он мне с легким сочувствием и добавил: — А Йосипович же, кажется, ваш, знаменский. Мог бы и посодействовать земляку.

Ну да ладно. Что-нибудь придумаю с этой командировкой — стоит ли из-за нее так переживать? Главное — я уже почти что дома!

… Дома разговоры всегда начинаются одинаково:

— Ты автобусом? Из Запорожья? А в Энергодар (это по пути – Д.Ш.) к сестрам не заезжал? — спрашивает мама.

— Мам, автобус прямой, в Энергодар не заезжает.

В это время на плите, которая у нас топится углем, или на электропечке, если в доме еще не затопили на ночь, разогревается обед. Борщ уже на столе, и хлеб нарезан. Мешаю борщ в тарелке ложкой и не ем.

— Что, горячий? – спрашивает мама.

— Мам, а перец есть?

Вот уже и перец на столе – в кладовке его висит целая низка стручков.

— Мам, а виноград в этом году на зиму кто закрывал? — я все еще помешиваю в тарелке борщ, но не ем.

— Саша с Сережей приезжали, Владик, — отвечает мама. Это она говорит про зятя, мужа внучки и правнука. В этом году винограда практически не было – осыпался, едва только завязавшись. У нас теперь как только неурожай чего-то – грешат на атомную станцию. По прямой – 20 километров. Запорожская АЭС.

Дома вырос и созрел только кудрик – мелкий черный виноград. У нас его давят на вино для закраски – чтобы было оно рубинового цвета.

— Мам, а кудрик на вино подавили?

— Та оно ж еще не уигралось! Ну, что — налить, попробуешь? — что и требовалось подсказать!

Вино еще сладкое, слегка терпкое и с газом. Как шампанское. Борщ – вкусный! Даже не то слово. И жареная картошка с салом — объедение!

— Ты в прошлый раз приезжал – Семена, соседа, еще застал? Похоронили его», — мама вспоминает и знакомых, и не знакомых мне людей, рассказывая, кто из них за время с прошлого моего приезда умер.

Потом – ее воспоминания о жизни. Как еще до войны, девчонкой, работала она кухаркой в тракторной бригаде и к семи утра должна была сварить для трактористов целый двухведерный казан галушек, а они просили добавки и все нахваливали кухарку. Как в 41-м пришли немцы, и она пряталась, чтобы ее, 16-летнюю девчонку, не угнали в Германию. Но потом ее все-таки угнали. И накануне моя бабушка, ее мама, плакала и наспех пекла пирожки в дорогу. А мамина золовка, тетя Галя, перед отправкой в Германию принесла полотняный мешок с табаком:

— Наташа! Табак будешь менять на продукты, – как ей потом этот табак пригодился!

Мама по пути в Германию доехала только до Польши, а оттуда ее вернули – санитар, из военнопленных, научил, что надо к ногам прикладывать щелочь, чтобы на них образовались раны. Мама так и сделала. Ее списали. А из Польши они, несколько хлопцев и девчат, возвращались в Украину пешком. Была осень, заморозки – и ночевать приходилось в стогах сена. Поляки их переночевать к себе в дом не пускали. И хлеба, который они у них просили, не давали. Увы! Но так было.

Рассказы эти я слушаю каждый раз, когда приезжаю домой. Надо бы их записывать, потому что подробности в памяти не остаются. Раньше об этом же мне отец рассказывал. Его в 16 лет немцы угнали в Германию. Вернулся в 45-м – но не домой, а на восстановление Сталинграда. Домой попал аж в 47-м году.

Из рассказов отца о фашистской неволе: немцы были разные – один любил незаметно подкрасться и огреть по спине палкой, другой мог краюху хлеба дать. Еще рассказывал отец, как они, молодые остарбайтеры, собирали возле немецкой кухни картофельные очистки и варили их на костре в консервной банке – картошка «в немецких мундирах» получалась.

В свое время я подробные рассказы отца слушал – думал, что так запомню. Но в 1994 году он умер, не дожив полгода до семидесяти лет. И рассказы только в моей ненадежной памяти остались. Через несколько месяцев после смерти отца нам прислали «компенсацию» из Германии — 600 немецких марок, которые мама поделила на четыре равные части – себе, мне и двум моим сестрам.

А потом, в тех же 90-х, моя мама радовалась, что уже третий месяц подряд ей приносят «повышенную пенсию.» Было 56 гривен, потом стало 72.

— Это большое дело, — говорила она. – Ну как же! Теперь за свою пенсию я могу целый мешок муки купить… — эх!.., если не сказать больше. В адрес моей Родины. Уродины. Но она — моя…

…Командировку я на следующий день отметил. Пошел на почту, и там заведующая, не знакомая мне девушка Валя Баклажова, поставила на моей «бомаге» два почтовых штемпеля.

— Такая молодая, а уже заведующая! – сказал я, поблагодарив девушку.

— Кто на что учился! – ответила Валя.

С почты я отправился на берег Каховского моря и полдня бродил по местам своего детства, фотографируя знаменитую Мамай-гору с ее такими же знаменитыми скифскими курганами. Ну, а еще снимал разные сельские пейзажи.

На обратном пути в холодном автобусе Великая Лепетиха-Запорожье в голове у меня крутилась другая песня – не Шевчука, а украинская: „Приїжджайте частіше додому…”

Дмитрий ШИЛИН

Фото автора