По официальной версии, вечером 30 августа 1918 года в вождя мирового пролетариата стреляла эсерка Фанни Каплан. Но как было на самом деле – тайна, покрытая почти вековым мраком.

Роковой приятель

 Эта невысокая, худощавая женщина была одной из многих узников, которые обрели свободу весной 1917-го после распоряжения министра юстиции Временного правительства Александра Керенского. Десять с лишним лет она провела на Нерчинской каторге.

 Спешу уведомить читателей, что не собираюсь выступать ни обвинителем Фанни Каплан, ни адвокатом. Но и беспристрастным быть не желаю. Хочу взглянуть на нее под иным, лишенным многолетней неприязни ракурсом. Не стану подчищать ее портрет, а лишь протру его малость — от пыли наветов и злобы клевретов. Попытаюсь понять, что двигало этой женщиной. И представить, как вели себя мужчины, в руки которых она угодила. Какова была роль еще одного – давнего и, возможно, рокового, приятеля Фанни…

 Итак, весной 1917-го она еще молода, на лице — остатки миловидности, но на него налипли следы сурового лагерного быта. К тому же Фанни явно нездорова: бледна, зрение хуже некуда, ее мучают головные боли. Каплан с подругами уезжала с каторги прямо в арестантских халатах – другой одежды не было – на пяти тройках, увозя с собой книги и личные вещи. Перед самым отъездом женщины поклонились могиле декабриста Михаила Лунина…

Бомба для губернатора

 Повернем колесо истории круто назад. «Киевский полицмейстер донес мне, что 22 сего декабря, в 7 часов вечера, по Волошской улице на Подоле, в доме 9, в одном из номеров 1-й купеческой гостиницы произошел сильный взрыв, — говорилось в рапорте киевского губернатора П.Г. Курлова от 23 декабря 1906 года. — Из этого номера выскочили мужчина и женщина и бросились на улицу, но здесь женщина была задержана собравшейся публикой и городовым Плосского участка Брагинским, а мужчина скрылся.

 При обыске у задержанной женщины найден револьвер «браунинг», заряженный 8-ю боевыми патронами, паспорт на имя Фейги Хаимовны Каплан, девицы, 19 лет, модистки, выданный Речицким Городским Старостою Минской губернии 16 сентября 1906 года за № 190, а также чистый бланк паспортной книжки, обложка которого испачкана свежей кровью…»

 Отчего случился взрыв? Некоторые историки считают, что виновата была Фанни, собиравшая бомбу. Кстати, настоящая ее фамилия — то ли Ройдблат, то ли Ройд или Ройдман, паспорт же был фальшивым. Сама и пострадала – контузия серьезно нарушила зрение.

 Есть, однако, иная версия: бомбу для киевского генерал-губернатора Владимира Сухомлинова мастерил ее товарищ по партии Виктор Гарский, по прозвищу Мика. Фанни связывало с ним нечто большее, чем политические убеждения, и потому всю вину она взяла на себя. То есть, ради возлюбленного готова была пойти на эшафот.

 Дело «бомбистки» рассматривал военно-полевой суд Киевского гарнизона, приговоривший девушку к смертной казни. Однако учитывая несовершеннолетие Фанни, ее пощадили и отправили на вечную каторгу. В 1913 году, в честь 300-летия Дома Романовых, приговор заменили 20-летним заключением.

 Дора – так Фанни называли сокамерницы — отбывала наказание с известной эсеркой Марией Спиридоновой. Судьбы обеих женщин схожи, что возможно, их и сблизило. Мария застрелила советника тамбовского губернатора, адвоката Гавриила Луженовского — ее приговорили к повешению, но через две недели мучительного ожидания казнь заменили вечной каторгой.

 В застенке – 9 января 1909 года — Каплан полностью ослепла. Но спустя три года врачи частично восстановили ей зрение. Но последствия взрыва мучили Фанни всю оставшуюся жизнь.

Роман с Ульяновым

 Вернемся в весенние дни 1917-го.  Каплан и ее подруги по счастью испытывают странные чувства. У них была благая цель – бороться с самодержавием, страдать, верить в возвышенные идеалы. И вот ненавистный царизм рухнул. Что делать им, людям, привыкшим разрушать, когда пришла пора созидать?

 У Фанни — ни дома, ни семьи. Родители, братья и сестры покинули Россию еще в 1911 году. Денег не было и нет. По профессии она — белошвейка, однако как пользоваться иголкой с ниткой давно позабыла, ибо с юных лет ударилась в революцию. Она для нее всё: и жизнь, и слезы, и любовь…

 Приехав в Москву в апреле 1917 года, Фанни поселилась в доме на Большой Садовой у подруги — бывшей каторжанки Анны Пигит, родственницы основателя и владельца «Торгового дома табачной фабрики «Дукат» Ильи Пигита.

 Затем ее путь пролег в Евпаторию — в санаторий для бывших политкаторжан. Занятно, что в Крыму она познакомилась с родным братом Ленина — Дмитрием Ильичом Ульяновым. Чем он занимался, не очень понятно. В советских энциклопедиях род деятельности Ульянова обозначен туманно: «…После Великой Октябрьской социалистической революции вёл активную борьбу за Советскую власть в Крыму».

 По свидетельству бывшего анархиста Виктора Баранченко, которое приводит в своей книге «Загадки советской эпохи» А.Ф. Кузнецов, «Дмитрий Ильич любил ухаживать за хорошенькими женщинами. Особое внимание он уделял Фанни Каплан, которая была красива и пользовалась успехом у мужчин».

 Был ли у них роман? Возможно, но — кратковременный. На прощанье Ульянов дал Фанни направление в глазную клинику Леонарда Гиршмана в Харькове, снабдив рекомендательным письмом. Этот врач в июле 1917 года сделал операцию, после которой ее зрение частично восстановилось.  В Харькове у Фанни произошла еще одна встреча. Неожиданная, романтическая. Есть соблазн рассказать о ней тотчас, однако – повременю…

Вопросы без ответов

 Летом 1918 года Каплан снова попадает в Москву, по-прежнему смутно представляя, что делать дальше. Жизнь, впрочем, суфлирует: надо снова бороться. Тем более, появился подходящий объект: большевистский режим, к которому у Каплан сложилось неприязненное отношение.

 Она хочет разыскать Спиридонову, но та снова в тюрьме – за участие в июльском выступлении левых эсеров против Советской власти. Далее не факты, а версии: неприкаянная Каплан прибивается к небольшой подпольной группе тех же эсеров. И они, задумав убить Ленина, решают ее использовать…

 Вся эта история с покушением на председателя Совнаркома во дворе завода Михельсона, как известно, окутана густым мраком, который никогда не будет рассеян. Вопросов – множество и, по сути, ни на один нет ответа. Все пять дней – начиная с позднего вечера 30 августа после прогремевших выстрелов и, кончая 3-м сентября 1918 года, когда во дворе Кремля была расстреляна Каплан – представляют собой нагромождение странных фактов, поразительных догадок и недоуменных восклицаний. И уж тем более не понятно, кто стрелял в Ленина, и почему такой поспешной была расправа с террористкой? Впрочем, была ли она ею?

 Если да, то уж очень странной. Обычно убийцы, выпалив в кого прикажут, из револьвера или, швырнув бомбу, убегают со всех ног, растворяются в толпе и так далее. Фанни же спокойно стояла недалеко от места покушения — на трамвайной остановке на Большой Серпуховской улице — с зонтиком и портфелем, да еще обутая в тесные ботинки с торчащими из подошв гвоздями! И щурилась, словно пытаясь кого-то высмотреть в темноте своими почти не видящими глазами. Однако к ней спешит вовсе не тот, кого она ждет.

Живой труп

 Из возбужденной толпы слышны крики: «Вот она!» «Держи!» Но женщина и не думает убегать. Ей тяжело дышат в лицо: «Вы стреляли в Ленина?» Отпираться Каплан и не думает: «Да, это я». Чтобы произнести эти слова, требовалось немалое мужество…

 В известном советском фильме «Ленин» в 1918 году» актриса Наталья Ефрон постаралась сделать образ Каплан максимально отталкивающим. И преуспела в этом, да так, что во время съемок, матросы, изображавшие негодующую толпу, избили ее, лишив нескольких зубов. Вошли, так сказать, в роль…

 Кстати, картина фактически поставила крест на карьере Ефрон. С тех пор режиссеры просто опасались приглашать актрису, сыгравшую злодейку, поднявшую руку на Ленина. И та была вынуждена уйти из кино.

 В реальной жизни арестованную Каплан не били. Отвезли на Лубянку, и в полночь начался первый допрос. Сначала растрепанная женщина с лихорадочно блестевшими глазами все отрицала, но вскоре во всем же призналась.

 Сохранились фотографии Каплан после ареста. Взгляд в пол, упрямо сжатые губы. Но страха в глазах нет. Может, она просто надеялась: помиловал царь, пощадит и Ленин? Или…

 Шофер вождя Степан Гиль в своих воспоминаниях «Шесть лет с Лениным» писал, что увидел женщину, которая «стояла с левой стороны машины, у переднего крыла, и целилась в грудь Владимира Ильича». Водитель бросился к ней, но та убежала. Когда Гиль вернулся к лежавшему на земле Ленину, тот задал ошеломляющий вопрос: «Поймали его или нет?» Стало быть, Владимир Ильич видел мужчину!?

 Противоречивыми оказались и другие показания. И потому странно, что Каплан всю вину взяла на себя. Она говорила, что стреляла по собственному убеждению, но сколько раз нажала на курок, не помнила. И какой револьвер у нее был, не говорить не стала…

 Не густо, правда? Но и последующие допросы ни на шаг не продвинули следствие. Почему-то каждый раз с Каплан общались разные люди: нарком юстиции Дмитрий Курский, член коллегии ВЧК Николай Скрыпник, председатель ВЦИК Яков Свердлов. Зачем-то приезжал «смотреть» на арестованную нарком просвещения Анатолий Луначарский.

 Судьба Каплан им, разумеется, была глубоко безразлична. Они понимали, что она – живой труп. А потому особо не усердствовали на допросах, стараясь сохранить лишь иллюзию следствия. Скажем, одно из показаний Каплан занимает всего десяток-другой строк. В нем она рассказала о себе и сообщила, что решила убить Ленина еще в феврале 1918-го. То и дело мелькали слова: «нет», «не знаю», «не хочу». Кстати, никто не упоминал об отравленных пулях – видимо версия, связанная с ними, возникла позднее.

 «Ее спокойствие было неестественным. Она подошла к окну и, склонив подбородок на руку, смотрела на рассвет. Так она оставалась неподвижной, безмолвной, покорившейся, по-видимому, своей судьбе до тех пор, пока не вошли часовые и не увели ее прочь».

 Это — фрагмент из книги «История изнутри» британского консула Брюса Локкарта, арестованного в ночь на 1 сентября 1918 года. Чекисты предположили, что он имеет прямое отношение к покушению на Ленина и потому к нему в камеру «подселили» Каплан, в надежде, что она подаст англичанину какой-то знак…  Но Фанни не обратила на Локкарта никакого внимания. Она видела его впервые.

 «Все опять было в красках…»

 Несколько раз ее допрашивал заместитель председателя ВЧК Ян Петерс. Видимо он был участливее остальных, и Фанни разоткровенничалась. «В конце допроса она расплакалась, и я до сих пор не могу понять, что означали эти слезы: раскаяние или утомленные нервы… – вспоминал Петерс спустя два года — Никакими связями ни с какой организацией от этой дамы пока не пахнет…»

 А вот запах мыла ощущался. К разгадке дела Каплан это косметическое изделие имеет непосредственное отношение. Та самая неожиданная и романтическая встреча, о которой я вскользь упоминал, у Фанни произошла в Харькове — с Виктором Гарским, ее дорогим Микки. Снова сошлюсь на записи Петерса, в которых он воспроизводит патетическое признание арестованной: «Всё опять было в красках, всё возвращалось — зрение, жизнь… Я решила пойти к нему, чтоб объясниться».

 На свидание Фанни шла, благоухая дорогим мылом, которое выменяла на шаль, подаренную ей на каторге Спиридоновой. Увы, возлюбленный снова оказался неверным. Наутро сказал, что не любит ее и никогда не любил, а поддался чувствам от того, что от женщины исходил соблазнительный аромат.

 Надежда, сверкнув, погасла. Фанни дрожит от холодной тоски, а согреться нечем…  Наверное, после такого признания в лице Петерса что-то изменилось, потому что Луначарский, взглянув на него, полунасмешливо спросил: «Немного жаль ее?»

 «Да! Конечно!» – возможно, захотелось вскричать чекисту. Но открыться он не мог, ибо обязан был быть беспощадным. Петерс хмурясь, сжимал кулаки: «Она мне омерзительна! Шла убивать, а в голове… мыло».

Неиспользованный шанс

 На собранном 2 сентября 1918 года заседании президиума ВЦИК Петерс докладывает, что в деле Каплан многое неясного, а потому необходимо провести следственный эксперимент и дактилоскопическую экспертизу. Свердлов с ним соглашается, но… предлагает ее расстрелять. Без суда!

 Петерс протестует: «Признание не может служить доказательством вины!» Свердлов, яростно сверкая пенсне, возбужденно твердит о политической целесообразности. В тот день, когда в Москве стреляли в Ленина, в Петрограде убили руководителя местной ВЧК Соломона Урицкого. Советская власть отвечает красным террором, чей синоним — беспощадность.

 Свердлов отчего-то торопился. И чего-то опасался: он приказал перевести Каплан с Лубянки в Кремль, к подвалу, где она сидела, приставил латышских стрелков, не знавших русского языка…

 На том же заседании ВЦИК Петерс произнес историческую фразу: «С дела Каплан мы имеем шанс раз и навсегда отказаться от подмены закона какой бы то ни было целесообразностью». Но его призыв не был услышан и, возможно, именно тот случай открыл поток беззаконий, на несколько десятилетий захлестнувших страну. Та самая «целесообразность» спустя 20 лет сгубила и самого Яна Христофоровича…

 3 сентября 1918 года, Петерс, как признался позже жене писателя Джона Рида, журналистке Луизе Брайант, был в отчаянии: «самому застрелить эту женщину, которую я ненавидел не меньше, чем мои товарищи, или отстреливаться от моих товарищей, если они станут забирать ее силой, или… застрелиться самому». В то время чекисты еще были не чужды эмоциям и даже чувствам, могли поддаться и душевным порывам. Этого, возможно, и опасался Свердлов.

 Спустя два месяца, 4 ноября 1918 года в газете «Утро Москвы» появилось интервью Петерса, в котором он вернулся к недавним событиям: «…если хотите знать, я первый поднял вопль против красного террора в том виде, как он проявился в Петербурге. К этому, я бы сказал, истерическому, террору прикосновенны больше всего те мягкотелые революционеры, которые были выведены из равновесия и стали чересчур усердствовать».

Жертва самой себя

 Когда судьба Фанни еще висела на волоске, Петерс мог получить поддержку от своего непосредственного руководителя – председателя ВЧК Феликса Дзержинского. Во время мятежа левых эсеров в июле 1918-го он тоже ратовал за неукоснительное соблюдение закона. Но Дзержинский в Петрограде, где участвует в расследовании убийства Урицкого. В Москву он вернется на следующий день…

 Но участь Каплан уже решена и назначен палач. В «Записках коменданта Кремля» Павел Мальков с гордостью вспоминал о своей роли: «Было 4 часа дня 3 сентября 1918 года. Возмездие свершилось… И если бы история повторилась, если бы вновь перед дулом моего пистолета оказалась тварь, поднявшая руку на Ильича, моя рука не дрогнула бы, спуская курок, как не дрогнула она тогда…»

 Непоколебимо мнение и тех, кто уже много лет продолжает считать Каплан террористкой. И все же… Если она не стреляла в Ленина, кем же была или могла быть? Предположительно, «пушечным мясом» — человеком, отвлекавшим внимание от настоящих участников покушения. Ей, революционерке, готовой к самопожертвованию, такая роль была по плечу. Это мнение высказал американский историк Семен Ляндрес. Он считал, что Каплан «стала не террористом-убийцей, а жертвой самой себя».

 Но кто убедил ее пойти на гибельный шаг? Не тот ли, кого она напряженно ждала тем августовским вечером на трамвайной остановке?

 Возможно, Каплан заманили на Серпуховскую улицу от имени все того же Гарского. Он мог это сделать и сам при встрече, которую не запечатлела история. Шепнув или намекнув, что будет стрелять в Ленина.

 Она снова поверила Гарскому и вспыхнула, попав в привычную стихию. Когда Виктор не пришел на свидание, Фанни могла предположить, что его схватили. И снова взяла на себя вину, как в 1906 году в Киеве. Но скоро поняла, что попала в ловушку, откуда уже не выбраться. В камере она молча лежала на койке, повернувшись к стенке и не произнесла ни единого слова. Просто ждала смерти.

 4 сентября 1918 года в «Известиях» было опубликовано крохотное сообщение: «Вчера по постановлению ВЧК расстреляна стрелявшая в тов. Ленина правая эсерка Фанни Ройд (она же Каплан)».

 На эхо выстрелов, прогремевших во дворе Кремля, откликнулась Мария Спиридонова в письме к Ленину: «Как это было возможно для Вас, как не пришло Вам в голову, Владимир Ильич, с Вашей большой интеллигентностью и Вашей личной беспристрастностью не дать помилования Доре Каплан? Каким неоценимым могло бы быть милосердие в это время безумия и бешенства, когда не слышно ничего, кроме скрежета зубов?»

 Но еще долго гуляли по бескрайним просторам России лихие слухи: Каплан жива и здорова: ее видели то в одном лагере, то в другом. Твердили, что Фанни помиловал сам Ленин…

http://svpressa.ru