ГВАРДИИ КОРОЛЬ. В Качинской летной школе курсанты Василий Сталин и Анатолий Король в футбол всегда играли друг против друга

Гвардии полковник в отставке Анатолий Авксентьевич Король, военный летчик первого класса, Великую Отечественную войну прошел с первого и до последнего ее дня. Совершил 296 боевых вылетов: сопровождение бомбардировщиков и штурмовиков, штурмовка войск и объектов, разведка, прикрытие войск на поле боя… В 56 воздушных боях лично сбил 8 самолетов противника.

«Месс», перерубленный винтом, рухнул»

— Анатолий Авксентьевич, вспомните начало войны.

— Перед войной наш полк был перебазирован на аэродром Высоко-Мазовецк в западной Белоруссии — это тридцать километров от границы. Там мы должны были переучиваться с самолета И-16 на МИГ-3.

На 21 или 22 июня командир полка назначил учения и приказал снять с самолетов вооружение. На учениях должен был присутствовать командующий Белорусским военным округом. В субботу, 21-го, он не смог приехать, учений не было. А 22-го рано утром, в начале пятого, прозвучала боевая тревога. В воздух поднялись два или три наших звена. А минут через пятнадцать подходит «Мессершмит 110-й». Думали, разведчик. А он дает пушечную очередь. Длинную такую! Поняли, что это война.

Я первый вылет сделал в шесть утра — на разведку границы. Вся она была в огне. В этот день мы сбили два немецких самолета. Отличились младший лейтенант Кокарев и капитан Круглов, заместитель командира полка.

— Вы сказали, что перед учениями вооружение с самолетов было снято?

— Да. Но Круглов вылетал позже, ему успели пулемет поставить. А Дима Кокарев взлетел в 4.30 — безоружный. «Месса» 110-го он сбил, применив таран. Это был первый в истории Великой Отечественной войны воздушный таран. «Месс», перерубленный винтом, рухнул. А Диме пришлось сесть на какую-то поляну. К обеду, с разукрашенной от удара при посадке физиономией и парашютом за спиной, протопав пешком двадцать километров, он появился на аэродроме.

— Наверное, в подробностях рассказывал, что с ним случилось?

— Дима рассказал, что давно мечтал о таране. На И-16 это делать неудобно, он маленький, как колобок. А МИГ-3 как будто специально для тарана предназначен — длинноносый, винт от кабины летчика расположен далеко, хорошо виден. Догнал «месса», а дальше дело техники: винт к фюзеляжу приставил и «перепилил» его.

– В тот первый день войны двумя сбитыми немецкими самолетами дело не закончилось?

— Они нам дали жару. По аэродрому было нанесено четыре бомбовых и два штурмовых удара. Весь личный состав был отправлен в Москву за получением новых самолетов. Добирались кто как мог, разбившись на группы.

 Защищали небо столицы. А в сентябре нас перебросили на аэродром Левашово, в двадцати километрах севернее Ленинграда. Там мы на немцах за первый день войны отыгрались. В середине ноября 1941 года они собирались нанести массированные удары по Ленинграду, Кронштадту и нашим аэродромам, сосредоточив на своих аэродромах большое количество самолетов. Но наше командование решило нанести упреждающие удары.

15 ноября 16 наших бомбардировщиков ПЕ-2 и 15 истребителей МИГ-3 в 12.30 (когда летный состав пунктуальных немцев был на обеде) нанесли удар по аэродрому Сиверский, что в 100 километрах от Ленинграда. Я был замыкающим в группе сопровождения — такого скопления самолетов на аэродроме еще не видел. А когда посыпались специальные бомбы, то весь аэродром запылал в огне. На следующий день повторили налет.

Но, возвращаясь, потеряли Диму Кокарева. Он начал пикировать на вражеские огневые точки, чтобы их подавить огнем. Но делать это было не обязательно, его задача — сопровождение бомбардировщиков. Самолет Кокарева был подбит, и он погиб. Все летчики дали слово отомстить за боевого товарища.

— Анатолий Авксентьевич, восемь сбитых вами за время войны самолетов — это много или мало?

— Смотря с кем сравнивать. Если с Покрышкиным, то, может, и мало. В то же время у многих было по одному-два, у некоторых вообще ни одного. Но это не единственный показатель. Сопровождение истребителями бомбардировщиков — это тоже боевое задание. И потом, на кого записывать те десятки немецких самолетов под Ленинградом, которые были уничтожены прямо на аэродроме?

«Товарищ летчик! Что с этим крикуном делать?»

— Расскажите о запомнившемся воздушном бое, в котором вы сбили самолет.

 — Они все запомнились. Но вот один воздушный бой еще и на земле имел продолжение. В 1943 году это было между Вязьмой и Ржевом. Одно время долго досаждал нам «Юнкерс-88» — разведчик. Он настраивался на нашу радиоволну, и когда звучала команда истребителю на перехват, быстро уходил на большие высоты. Например, на 11 тысяч метров. А наш истребитель до 10 тысяч поднимется и падает, выше забраться не может. Потом мы, обнаружив этого разведчика в очередной раз, прекратили все радиопереговоры, а команда на взлет была передана по телефону.

Догнал я его на высоте 8 тысяч метров. Зашел сзади для атаки, и тут он неожиданно выпустил желто-коричневый шлейф — применил отравляющий газ, чего никогда раньше не было. Я еле увернулся. Следующую атаку пришлось проводить под большим углом, что уменьшало возможность попадания. Но мне удалось подбить его мотор. Немец приземлился на поляне.

Возвращаюсь на свой аэродром. Командир эскадрильи Катрич подготовил уже другой самолет: ПО-2 («кукурузник») — мы садимся и летим к месту вынужденной посадки «Юнкерса».

Приземлились рядом. А там уже человек тридцать местных колхозников собралось во главе с комсомолкой. В руках у нее какая-то старая винтовка. Трое членов экипажа самолета-разведчика — два стрелка и радист — были убиты мною в воздухе. А оставшийся в живых пожилой немец-пилот с железным крестом на груди, увидев нас, начал орать: «Хайль Гитлер! Капут Сталин!» Но нам первым делом нужно было забрать фотокассеты, которые при посадке оторвались от самолета и отлетели на сто метров.

Комсомолка мне вслед: «Товарищ летчик! Что с этим крикуном делать?» — «Проверь, — говорю, — свою винтовку». Мы кассеты пока осматривали — в это время раздался выстрел. Возвращаемся, комсомолка говорит: «Я проверила винтовку — хорошо стреляет».

С убитого немецкого пилота я снял железный крест, забрал его документы и два маленьких пистолетика, изъяли документы остальных членов экипажа. Окровавленные парашюты оставили. Распорядились парашютную ткань распределить между колхозниками, а погибших немецких летчиков похоронить. С тем и улетели.

— А вас сбивали за время войны?

— Три раза.

 — Какое ощущение у летчика, самолет которого подбит?

— Страха нет. Только оценка ситуации. Если пробило корпус самолета, то все в порядке. Ты можешь продолжать бой и вернуться на аэродром целым. Но если пуля или снаряд попали в мотор, то это уже проблемы.

У меня был такой случай. Я посмотрел вниз — какой-то кустарник, площадка внизу. Прыгать не хотелось, решил садиться. Но мимо кустарника и площадки промахнулся — тормозов-то у самолета нет! — и заелозил в расположенный рядом лес. При столкновении с первыми же деревьями меня выбросило из кабины и отбросило вперед метров на двадцать. Лицо изуродовано, рука перебита. Минут через пятнадцать пришел в сознание. Слышу непонятную речь. Подумал — немцы. Схватился за пистолет, но потерял сознание и уткнулся лицом в листву. Очнулся в нашем госпитале.

«У меня папа – колхозник, а у Васи – товарищ Сталин»

— Анатолий Авксентьевич, а почему вы не рассказываете о том, что воевали вместе с сыновьями известных людей — руководителей партии и правительства?

— Ну, а что рассказывать? Я был — старший лейтенант Король. А Лешка (старший лейтенант) и Степан (капитан) — Микояны, сыновья члена Политбюро Анастаса Микояна, и племянники авиаконструктора Артема Микояна.  У Степана был фотоаппарат, и он при каждом удобном случае снимал нас. Еще со мной служили старший лейтенант Александр Щербаков — сын первого секретаря МК и МГК партии, кандидата в члены Политбюро и заместителя наркома обороны Александра Щербакова, старший лейтенант Булганин — сын заместителя председателя Совнаркома, члена Государственного Комитета Обороны Николая Булганина, старший лейтенант Иванов — воспитанник Климента Ворошилова, заместителя председателя Совнаркома СССР.

— Вы и с Василием Сталиным служили?

— С Васей Сталиным с 1939 по 1940-й, где-то полтора года, я учился в Качинской военной школе. Только он — во второй эскадрилье на И-15, а я в четвертой на И-16. Общались, конечно. В футбол играли. Вася для меня — он был хороший парень. То, что вспыльчивый — это да. Может, потому, что там для него создали привилегированные условия. Но я горжусь тем, что учился в одной школе со Сталиным. У нас с ним сложились хорошие отношения. Я был рядовым, а он — старшим сержантом.

Был у нас случай — произошло четыре катастрофы, погибло трое курсантов и начальник политотдела школы. Тогда начальник школы Иванов — он был прирожденный артист — собрал всех и произнес такую речь: «Товарищи курсанты! Вы учитесь на летчиков. Говорят, что авиация опасна для жизни. Но если бы она была опасна, то товарищ Сталин Иосиф Виссарионович никогда бы не разрешил своему сыну учиться в нашей школе».

Но это было ЧП — разбился начальник политотдела. Наверное, самому Сталину стало известно, что его сын у нас на привилегированном положении… В общем, начальник школы назначил после этого Васю старшиной второй эскадрильи. Переселил его в казарму. И теперь Вася жил-спал со всеми в казарме: общие подъемы, ведет свою эскадрилью в столовую, вместе со всеми кушает, бежит на аэродром, — как все курсанты.

— А до этого? Что значит — привилегированное положение?

— Он жил в отдельной комнате, или там квартира была. Питался вместе с летчиками-инструкторами. На занятия в группу свободно ходил. А мы… Встать! Ложись! Подъем! Бегом! — совсем другое дело. А тут он стал наравне со всеми в эскадрилье. Правда, вскоре его, как старшину, перевели из казармы в комнату на четверых человек.

— Как вы в футбол играли?

— Он — за вторую эскадрилью, я — за четвертую. Так что мы друг против друга. Он любил играть. Всегда в нападении. А я и в нападении, и в полузащите. После школы я получил звание младшего лейтенанта, а Вася — лейтенанта, он на отлично закончил. В Москву ехали поездом в одном вагоне. Но на станции Пришиб мы с Николаем Руденко, оба родом из Михайловки, сошли, чтоб на три дня домой попасть. Когда прощались, Вася сказал: «Ну, Король! Ты ж не забывай — я в 16-м полку, город Люберцы. Будешь в Москве — заезжай». На том и расстались. Правда, до войны так и не встретились. А уже во время войны раз пять мы с ним встречались.

— Расскажите.

— В конце июля 41-го мы перегоняли из Москвы самолеты под Орел, там я и встретил Васю. Он был инструктором — переучивал летчиков на МИГ-3. Поговорили о самолетах. Потом он проводил нас на железнодорожную станцию. Времени было мало — остограммились в буфете, и вскоре я сел на поезд.

— Подождите, какой на войне буфет?

— Так это же 41-й год, Орел — линия фронта была еще далеко, поезда ходили и буфеты на станциях работали.

— И следующая встреча состоялась…

— … в декабре 42-го. После вынужденной посадки на лес, когда мне руку перебило и лицо изуродовало, я долечивался в Москве. И тут у меня украли все документы. Мой начальник Маренков, который в Качинской школе у Сталина инструктором был, сказал: «Давай позвоним Васе, он поможет». Вася, когда меня по телефону услышал, обрадовался: «А, Король! Давно не виделись. Приезжай!». Прибыл я в главный штаб ВВС, Васин адъютант ведет меня к полковнику Сталину, главному инспектору ВВС.

— К полковнику?! А вы к тому времени в каком звании были?

— Старший лейтенант. Но вы ж не равняйте: у меня папа — колхозник, а у Васи — товарищ Сталин. Он из-за моего лица сразу меня не узнал. Потом заругался матом, обнял. «У тебя время есть?» — спрашивает. — «Та сколько хочешь!» — «Тогда поехали на центральный аэродром». Сели в машину — он сам за рулем, приезжаем на аэродром. Там стоит его красный истребитель ЯК. В небе я его раньше встречал, но не знал, что это Вася летает.

Он оставил меня в машине, сам же пошел к самолету. А погода паршивая была: пасмурно, изморось. Что его заставляет лететь? Вася хулиганистый был. Он полетел в сторону Сталинской дачи, а вернулся минут через тридцать. Там были разрывы в облаках, видимость хорошая. Вася начал закручивать восходящие «бочки», а потом по рации услышал голос конструктора Яковлева: «Вася! Тикай! Батя здесь, на даче». Бати он боялся. Поэтому без разговоров вернулся на аэродром. Приехали мы в штаб. Он распорядился, чтобы мне выдали новые документы. И я отправился в 12-й гвардейский полк на должность командира звена.

В июле 43-го мы снова встретились в Москве — в ресторане «Арагви». Хорошо посидели. «Завтра улетаю на фронт, — сказал, прощаясь, Вася. — Я ж теперь снова командир полка!» Надоело ему в штабе сидеть.

Потом в октябре я прилетал в Москву на замену двигателя. На неделю отправили меня в Дом отдыха. Там встретил нашего, качинского, Мишу Крючкова. Он говорит: «Ты знаешь — Вася тут!» Он со своими «летунами», 8 человек, тоже был на кратковременном отдыхе. Снова встреча: «А, Король! — как всегда, увидев меня, воскликнул Вася. — А ну-ка налейте ему коньяку». А я коньяк терпеть не могу, стал отказываться. «Братцы! Он от коньяка отказывается. Налейте ему полный стакан!» — Вася кого хочешь мог заставить, пришлось мне этот стакан потянуть. Утром он со своими товарищами снова отправился на фронт. А последний раз с Васей Сталиным мы встречались в 46-м году, он тогда уже был командиром дивизии.

«Ему не давали летать! Берегли»

— Хорошо встречались?

— С ним всегда было хорошо встречаться. Конечно, кое-где его по службе баловали. Но летчик и человек он был прекрасный. Он мог выругать тебя. Через три минуты идем — он уже забыл, что тебя ругал. Уже снова ты его друг.

— А Василий Сталин сколько самолетов сбил?

— По-моему, два или три. Но ему ж не давали летать!

— Берегли?

— Ну конечно. Яков, оказавшийся в плену, считай, погиб. А тут и второго сына отцу потерять? Но это делалось без вмешательства Сталина. Он ведь его сам снял с командира 32-го полка, когда Василий под Орлом стал с друзьями рыбу в речке глушить и получил ранение

Сталин его держал в руках!

ХХХ

После войны Анатолий Авксентьевич командовал истребительными авиационными полками. Окончил военно-воздушную академию. Был первым заместителем командира дивизии ПВО, летал на всех сверхзвуковых истребителях. После 23 лет летной работы еще 11 лет служил в авиации на нелетных должностях. Пришлось побывать военным советником на жаркой Кубе, потом служить на суровой Новой Земле, откуда был уволен в запас, прослужив в армии 34 года, с выслугой более 50 лет, в возрасте 51 года и с пенсией в 200 рублей. Потом еще много лет работал военруком в школе.

Я встречался с Анатолием Авксентьевичем в 2007 году, когда ему было 85 лет, еще крепок гвардии полковник в отставке. Гвардии Король.

Потом встречался с ним в июне 2012 года: 90-летний юбилей отметил Анатолий Авксентьевич, гвардии генерал-майор в отставке. И по-прежнему — Гвардии Король.

Дмитрий ШИЛИН, Запорожье, http://iz.com.ua

Вы можете оставить комментарий, или ссылку на Ваш сайт.

Оставить комментарий