Шестьдесят лет тому назад, после смерти Сталина в 1953 году, к власти пришел Никита Хрущев. Личность яркая, но неоднозначная. Его политическую и государственную деятельность оценивают сегодня по-разному. Да, Хрущев инициатор развенчания культа личности « вождя всех времен и народов», после чего в стране наступила политическая «оттепель», появились ростки демократии. Да, он реформатор. Правда, большая часть его реформ принесла больше вреда, чем пользы.

 Как раз в разгар хрущевской эпохи, в первой половине 60-х, я учился на филфаке Балашовского пединститута Саратовской области и хорошо помню тот настрой, который царил тогда среди студенческой молодежи. Жили мы в ту пору все еще трудно, но в завтрашний день смотрели с уверенностью. В стране было какое-то всеобщее ожидание перемен к лучшему. И скажу без преувеличения, мы, молодежь, были буквально загипнотизированы «разносторонней» деятельностью генсека и его, как нам тогда казалось, ораторским мастерством. И, в общем-то, поддерживали все его начинания, в том числе и те, которые позднее назовут волюнтаристскими. Разумеется, в то, что через 20 лет мы будем жить при коммунизме, как обещал Хрущев, никто не верил. Но свое личное мнение по этому поводу выражали тогда в анекдотах, которых было бесчисленное множество.

 Все газеты, журналы, радио, телевидение того времени были переполнены всевозможными выступлениями и встречами генсека, где он направо и налево давал указания и советы по самым разным вопросам. Жителей села, к примеру, он учил, что им сеять и как сеять, писателей – о чем писать, кинорежиссеров – какие фильмы снимать и т.д. Повторяю, молодежь, воспринимала в основном это нормально, доверяла советскому лидеру.

 Нас, студентов-филологов, особенно интересовал вопрос о реформе русского языка, которая активно обсуждалась в печати, в основном в «Учительской газете» и в журнале «Русский язык в школе». Высказался по этому поводу и Никита Сергеевич. Он однозначно поддержал идею реформы орфографии, считал, что письменную речь следует упростить, приблизить ее к устной.

Зачем, утверждал он, писать «корова» или «собака», если мы говорим «карова» и «сабака». То есть, по его мнению, надо сделать так: что слышим, то и пишем. И, конечно же, нашлось немалое количество ученых, которые захлебываясь от восторга, принялись на страницах газет и журналов обсуждать предложения Хрущева, особо подчеркивая мудрость и прозорливость Никиты Сергеевича.

 Естественно, нас, будущих преподавателей русского языка, такая идея устраивала. Да и предстоящий госэкзамен по русскому мы надеялись сдавать уже после реформирования его орфографии. После ее упрощения по-хрущевски. Нечего греха таить – русский язык довольно трудный предмет для усвоения школьниками. Одних исключений в нем столько, что голову сломаешь. А тут предлагается отменить двойные согласные в иностранных словах, отменить твердый знак и написание мягкого после шипящих в конце слова, предлагается писать не «жюри», а «жури» и т. д. И, конечно же, мы приветствовали высказывания генсека на этот счет. И, надо сказать, дело уже шло к тому, что такая реформа должна была вот-вот стать реальностью.

 По-моему, уже в 64-ом году в Москве проходило какое-то всесоюзное совещание по вопросу языковой реформы. Участвовали в нем преподаватели вузов со всего Советского Союза. Участником этого совещания был и преподаватель нашего института Николай Васильевич ( фамилию не помню), который вел у нас практические занятия. И вот после возвращения из Москвы он делился с нами своими впечатлениями, рассказывал подробно о тех перипетиях, которые велись в ученых кругах языковедов.

 В частности, он говорил, что не все языковеды выступали однозначно за упрощение правописания орфографии. Были среди них и более осторожные в этом отношении, высказывающиеся за сохранение существующих орфографических правил, которые, как они считали, вполне посильны школьникам. Но их мнение не было услышано. Сторонники реформы не могли проигнорировать позицию генсека. Тем более, что среди школьных учителей-практиков нашелся фанат, который долго и настойчиво добивался возможности провести диктант среди ученых языковедов, чтобы убедить их в необходимости упрощения правописания. Но поскольку никто из корифеев на это не соглашался, он дошел до самого Хрущева. И тот якобы дал ему добро на это.

 Фанат оказался прав. Все законодатели русского языка – авторы учебников, известные ученые языковеды – все написали диктант с ошибками. На этом дискуссии по языку закончились. Вывод был один – быть реформе. Но мы ее так и не дождались: в октябре 1964 года Хрущева освободили от занимаемой должности. О том, что сталось с хрущевской языковой реформой после этого, очень убедительно рассказано в статье Екатерины Сафоновой «Вышел заец погулять…». Привожу ее в сокращенном виде.

 «… Осенью 1964 года был организован «круглый стол» в редакции одной из центральных газет. Приглашены несколько маститых языковедов. Они увлеченно обсуждают новаторскую теорию. В этот момент главного редактора секретарша вызывает за дверь. Телефонный звонок по «вертушке» из ЦК. Сухо и бесстрастно «главному» сообщают: только что закончился пленум, Хрущев освобожден от занимаемой должности. С этого момента никаких положительных упоминаний о нем в газете появляться не должно. Это, естественно, не говорится, но редактор – человек опытный, много повидавший на своем веку – понимает все без лишних слов.

 Он возвращается в кабинет. Там выступает очередной оратор: « Учитывая ценные указания Никиты Сергеевича, понимая необходимость и своевременность реформы правописания, рад сообщить о том, что коллектив нашего научного института разработал новый учебник». Коллеги внимательно слушают, кивают головами, что-то старательно записывают в толстых блокнотах. Редактор молча садится на свое место, терпеливо дожидается конца выступления. Потом в наступившей тишине, как бы между прочим, замечает со вздохом: вот, мол, столько занятых серьезных людей отрываются от работы для того, чтобы обсуждать всю эту беспардонно-безграмотную чепуху. И, словно ища сочувствия собравшихся, обводит взглядом побледневшие лица ученых.

 Немая сцена, достойная пера классика. Потом, правда, вволю насладившись произведенным эффектом, бессердечный редактор сжалился и растолковал не на шутку струхнувшим гостям, в чем, собственно, дело.

 Говорили, что многие из них так и не смогли простить шутнику этих минут унижения до конца жизни».

 Николай Зубашенко