В самое ближайшее время Татьяна Зайферт — бывшая судья Калининского районного суда Санкт-Петербурга — может оказаться за решеткой по обвинению в покушении на мошенничество. Из свидетеля в деле о рейдерском захвате 90-метровой мансарды (два года назад она консультировала одного из претендентов на помещение по составлению договора об аренде) Зайферт неожиданно превратилась в организатора преступной группы, что предполагает срок до 10 лет.

 Изменив ей меру пресечения на арест, суд счел, что она «может оказать давление на неустановленных до настоящего времени свидетелей», а также «уничтожить предметы и документы, местонахождение которых к настоящему времени не установлено». Интервью РРost бывшая судья давала в больнице, куда она попала после острого приступа гипертонии. Из-за этого рассмотрение ее апелляции на постановление об аресте было перенесено на 26 июня. Если решение о взятии под стражу будет оставлено в силе, арест бывшей судьи должна будет в течение 5 дней санкционировать квалификационная коллегия судей — то есть лишиться свободы она может уже на следующей неделе.

 Бывший старший дознаватель с 8-летним стажем, Татьяна Зайферт проработала судьей в Калининском районном суде 6 лет, где специализировалась на уголовных делах, и была вынуждена уйти в отставку после того, как ей не продлили полномочия судьи (до 2009 года в российской судебной системе существовал испытательный срок, по окончании которого судья еще раз проходил процедуру утверждения — РР).

Не имея достаточного стажа для получения судейской пенсии, Татьяна устроилась работать помощницей депутата Заксобрания Санкт-Петербурга Ольги Литвиненко, которой оказывала юридические услуги, а также представляла ее интересы в судебной тяжбе с ее отцом — ректором Горного института Владимиром Литвиненко, считающимся другом Владимира Путина, — за право воспитывать дочь Ольги Эстер-Марию. Участие в этом деле вызвало гнев Владимира Литвиненко, который, как уверена Зайферт, стоит за ее уголовным преследованием. (Об этом — в питерских СМИ: piter.tv, zaks.ru, novayagazeta.spb.ru.)

— Постановление о Вашем аресте уже имеется. Когда Вас могут взять под стражу?

— Если мою апелляцию отклоняют, то после этого идет обращение в квалификационную коллегию судей, которая должна рассмотреть его в течение 5 дней. Если коллегия дает согласие (а я подозреваю, что даст), то в этот же день меня под белые ручки — в изолятор.

— Вы так опасны, что Вас нельзя оставить на свободе до суда? Что это за «неустановленные свидетели», на которых Вы, по мнению следствия, можете давить?

— Я понимаю, зачем меня хотят отправить за решетку — чтобы заставить сознаться, рассмотреть дело особым порядком и протащить через суд. Есть много способов заставить сознаться. У меня есть семья — Вы видели мою дочку, видели мужа. У дочки могут найти наркотики, у мужа — гранату, например. Мужа уже забирали с улицы на глазах дочки. Подходят два гражданина, заламывают руки, кидают в «Рэндж Ровер» с затемненными стеклами и увозят. Дочка побежала за мной, а они, как потом рассказывал муж, смеялись, видя, как мы мечемся по тротуару. Хорошо, что я сама в милиции работала, поэтому быстро сообразила, что к чему, позвонила следователю и спросила: «Муж у Вас?». Он говорит: «У меня». Мне уже и стекло простреливали в машине.

— А формально в чем Вас обвиняют? Что это за уголовное дело о мошенничестве?

— Дело было возбуждено в мае 2010 года в отношении неустановленных лиц, которые обвинялись в мошенничестве. Речь шла о подделке документов о купле-продаже акций предприятия. Ну, предприятие — это громко сказано, никакого предприятия там не было, было разве что помещение — мансарда на Лиговке. Группа лиц (некое ООО «Гювира») завладела этим предприятием, и потом они стали его продавать. Я была свидетелем по этому делу, поскольку эти лица (из ООО «Гювира») ко мне обращались за консультацией — это было в период, когда я ушла из суда, но еще не устроилась помощницей к Ольге Владимировне.

Это была странная консультация, я так и не поняла, что им было от меня надо. Они сказали, что они собственники здания, но в этом здании находятся посторонние лица. Я посоветовала обратиться в милицию с заявлением и даже, кажется, помогла это заявление написать. Потом они попросили порекомендовать им охранное предприятие, чтобы охранять это помещение, и я дала телефон. Позже один из охранников, с которым мы были знакомы, позвонил мне, когда его забрали в милицию, и спросил, что делать. Я посоветовала дождаться адвоката и, в ожидании, сослаться на статью 51 Конституции.

 Теперь меня обвиняют в том, что я противодействовала следствию, заставив свидетеля отказаться от дачи показаний, разъяснив ему 51 статью Конституции. Как подозреваемая и обвиняемая я появилась в деле в октябре 2011 года, когда эти лица дали показания, что позвали меня руководить процессом продажи помещения. Хотя никто из покупателей меня не видел, не слышал, не знает. Против меня есть только слова директора этой фирмы — больше против меня ничего нет. Я не понимаю, в чем состав моего преступления.

— В своем открытом письме президенту Вы и другие помощники Ольги Литвиненко утверждаете, что за вашими преследованиями стоит отец Ольги, Владимир Литвиненко. Со стороны вся эта история выглядит как какая-то «Санта-Барбара». Как вы все оказались втянуты в этот внутрисемейный конфликт? Что там на самом деле произошло?

— С Ольгой Владимировной у нас были рабочие отношения, но, в принципе, достаточно доверительные. Я проявила, наверное, какой-то непрофессионализм, мне, наверное, не надо было заниматься этой историей, но мне было непонятно, как можно у матери забрать ребенка. Вот у меня кто б дочку отнял — я бы горло перегрызла! Ребенку был год — эту девочку с тех пор никто не видел, уже два года. Так что я в эту историю попала из-за материнского инстинкта.

Когда девочке было 8 месяцев — это был май 2010 года — у Оли произошел конфликт с отцом. До этого у меня с ним были хорошие отношения, он даже мне звонил и просил, чтобы Оля давала ему ребенка понянчить. Я спрашивала у Оли: «Почему ты не даешь ребенка?». На что мне Ольга сказала: «Если я отдам ребенка, я ее больше не увижу». Я тогда этого не понимала, он же дедушка, я была на 100 процентов уверена, что он ничего плохого не сделает. Она стала давать ребенка, а потом они, ее родители, этого ребенка у нее отняли без объяснения причин.

— А Вы что в это время делали?

— Когда они окончательно поссорились, Ольга подала в суд. Я участвовала в нем как ее представитель по доверенности. Меня, кстати, за это лишили статуса судьи в отставке — но это действительно не положено. (Cудья в отставке имеет право заниматься только творческой или преподавательской деятельностью — PP.)

 И с этого момента у нас у всех (помощников Ольги) начались проблемы. У некоторых — тех, кто активнее ей помогал, — они начались, правда, еще раньше. Хлусова (одного из помощников депутата Литвиненко) избили весной 2010 года первый раз, сейчас он сидит уже год в тюрьме за мошенничество, еще раньше лично папа (Литвиненко) избил Стаса Дмитриенко (приятель и добровольный помощник Ольги) — выкинул его с парадной лестницы, когда он приехал навестить его дочь. А в декабре 2010 года во дворе его дома Стаса жестоко избили неизвестные, он перенес несколько операций.

На Просолова (молодой человек жил у Ольги на даче и выполнял ее поручения) при наличии военного билета возбудили уголовное дело по уклонению от службы в армии. По этому делу его оправдали, но потом появилось новое дело — о мошенничестве, сейчас он скрывается за границей и объявлен в международный розыск (сама Ольга Литвиненко тоже скрывается за границей — РР). Потом у нас у всех провели обыски… У меня был разговор с Литвиненко в мае, он еще тогда сказал: «На Вас еще ничего нет. Но будет». Я тогда сказала: «Ищите». Вот, нашли.

— А как и почему Вы, бывший судья, стали помощником депутата?

— Когда я ушла в отставку, у меня не было 20-летнего стажа и мне не было 50 лет, так что я вынуждена была работать. Творческой деятельностью я не могла заниматься — я не творческий человек, так что пришлось работать так.

— А почему Вы ушли в отставку?

— Мне не продлили полномочия. Я отработала (судьей) 3 года, и мои документы были отправлены на продление, потом я ждала (ответа) еще 3 года, потом мне надоело ждать, я стала интересоваться своей судьбой. Мне сказали: «Что Вы волнуетесь? Ваши документы в порядке, все курирующие и надзирающие органы дали положительные заключения». Но в конце концов я получила письмо, в котором было сказано, что президент отказал в продлении полномочий. А президент отказывает без объяснения причин.

— Ну, понятно, что дело не в президенте — он вряд ли вообще знал о Вашем существовании. Но кто на самом деле мог быть заинтересован в Вашей отставке?

— Не знаю. Но я достаточно жестко общалась с прокуратурой. Качество расследования уголовных дел, поступающих в суд (а я специализировалась на уголовных делах), было недопустимое. Например, поступает дело, где личность гражданина установлена с его слов. Причем он обвиняется по статьям «Изнасилование» и «Разбой». А может, он еще 8 человек изнасиловал под другой фамилией?!?! Соответственно, возникали конфликты с прокуратурой, я возвращала такие дела на доследование, писала частные постановления в их адрес, они пытались каким-то образом до меня докопаться, писали кассационные протесты на каждый мой приговор.

— А у Вас бывали оправдательные приговоры?

— Да, и это тоже было проблемой, поскольку мне было также пояснено, что если я хочу работать, я должна вычеркнуть слово «оправдательный» из УПК. Я неправильно, наверное, поступила — с точки зрения профессионала, я вынесла в 2004 году 6 оправдательных приговоров.

— Почему же неправильно?

— Надо было растянуть во времени, потому что статистика прокуратуры города Санкт-Петербурга упала ниже допустимой отметки, в связи с чем, конечно, любви ко мне не прибавилось.

— Вы говорите о некоей допустимой отметке. Выходит, есть некое число оправдательных приговоров, которые позволено выносить в год?

— «Некоего числа», конечно, нет, но, к сожалению, в нашей жизни большую роль играет статистика. Палочная дисциплина была и в милиции, где я работала до суда, когда удушись — но сдай в месяц 5 уголовных дел! Она, эта палочная система, существует до сих пор, она существует везде — в суде, в милиции, в прокуратуре. И эти мои 6 оправдательных приговоров подкосили статистику прокуратуры. Хотя я до сих пор считаю, что поступила правильно, потому что нельзя невиновного человека осуждать, брать на себя вину и сажать его в тюрьму за то, чего он не делал.

— Был какой-то оправдательный приговор, который Вам особенно запомнился?

— Я помню их все. Несмотря на то, что прошло почти 8 лет, и у меня было после этого две черепно-мозговые травмы, я помню их ВСЕ. Потому что это были действительно выстраданные приговоры. Над ними работаешь гораздо больше, чем над обвинительными. Я могу их все описать.

 Вот, например, ДТП: едет водитель на грузовике с шаландой (прицеп 14 метров), по средней полосе, со скоростью 40 км/час — домой после смены. По дороге вне зоны пешеходного перехода в броуновском движении двигается пешеход, у которого 3,8 промилле алкоголя в крови — это он уже должен лежать и не двигаться, но наши люди в этом состоянии еще работают.

Дальше: по правилам дорожного движения водитель должен ехать прямолинейно, не менять направления движения, затормозить, и — переехал, не переехал пешехода — он не виноват. Естественно, ни один здоровый человек так сделать не может — я сама такая, то есть ты инстинктивно отворачиваешь. Он отвернул, въехал уже на тротуар, но, поскольку гражданин так (хаотически) двигался, он его задел крюком от шаланды, тот упал, ударился головой и умер.

 За что обвинять этого водителя? Эксперт говорит: «Согласно ПДД — езжай прямолинейно, переезжай этого гражданина, и ты будешь прав». Я не могу переехать живого человека! Тем более, что потом тот же эксперт в суде поменял свой вывод. Я этого человека оправдала, я посчитала, что он не виноват. Приговор этот потом отменили, но он (обвиняемый) помирился с женой погибшего, и дело закрыли.

 Было еще дело: ночью убили бомжа. Осмотр проводил участковый без медэксперта. Через месяц — не знаю, почему, загадка природы — возбуждается уголовное дело, начинают искать преступника, делают обходы, но никого не находят. И вдруг через три месяца оперуполномоченный в своей собственной квартире «находит» свидетеля, который говорит: «Я вспомнил, что я видел (того, кто совершил убийство), — это был такой-то».

И на основании этих показаний обвиняют конкретного гражданина, и дело приходит в суд. И вот, этот свидетель ко мне приходит в приемное время (у каждого судьи есть определенные приемные часы для встречи с населением — РР) и говорит: «Что мне делать? Меня заставили дать такие-то показания». Я говорю: «Это твоя совесть, ты должен решить для себя, что тебе делать с ней». В результате он пришел в суд и дал показания, что он на самом деле не видел этого человека, а его заставили дать показания.

— А если бы он не пришел к Вам покаяться, а дал бы эти показания в суде? Вы бы ему поверили?

— Он же предупреждается об уголовной ответственности за дачу ложных показаний. Какое у меня было бы основание ему не верить?!

— И что, он после этого признания жил в той же квартире с этим опером?

— Опера потом посадили. Не за это, за другие дела.

— А приговор Ваш устоял?

— Нет, тоже отменили, но к тому времени (обвиняемый) гражданин скончался от сердечного приступа.

— Все Ваши оправдательные приговоры отменяли — или были такие, которые выдерживали вышестоящие инстанции?

— Нет, не все отменяли. Был, например, оправдательный приговор, который устоял, и его даже в институте прокуратуры изучали — как пример того, как надо в суде расследовать дела.

 История, как всегда, дикая: чеченцы снимали квартиру у девушки — работницы прокуратуры, и ее сожителя. Хозяева — наркоманы, девушку потом выгнали из прокуратуры. И вот, они должны были встретиться с этими чеченцами, чтобы обговорить цену. Чеченцы пришли с водкой, сели в саду, выпили-закусили. Мой подсудимый ушел, а один из тех, кто остался, якобы ее (хозяйку) изнасиловал.

Но тот — неизвестный был, а мой подсудимый был известен, потому что именно он снимал квартиру. И девушка написала заявление: «Прошу его задержать, потому что он знает, где находится тот, другой». Его задержали, к нему ворвались, его избили (у него 19 швов было потом), и, хотя девушка давала показания, что это не он, но именно его в итоге обвинили в групповом изнасиловании, и он до суда сидел 2,5 года.

 Я сначала изменила ему меру пресечения на залог, за что прокуратура пыталась возбудить против меня уголовное дело о взятке, а потом оправдала — и этот приговор устоял во всех инстанциях. Потому что действительно он этого преступления не совершал.

— И тем не менее многие Ваши оправдательные приговоры отменялись. А когда отменяют приговоры — Вы сами говорите, — это плохо для статистики. Кстати, как эта статистика составляется?

— Это ежеквартальные отчеты, в которых указывается, сколько судом рассмотрено дел, сколько вынесено приговоров, сколько из них обвинительных, а сколько оправдательных, сколько приговоров отменено. И считается общегородская статистика — и либо (районный) суд выше общегородской статистики, либо ниже, и, соответственно, либо получаешь преференции, либо тебе говорят, что ты неправильно работаешь.

— А преференции в чем заключаются?

— Премии, конечно.

— То есть вот эти Ваши оправдательные приговоры, которые отменяются, ухудшают статистику вашего суда, и весь суд страдает из-за Вас?

— Да.

— Коллеги на Вас не обижались, что из-за Вас их премии лишают?

— Среди коллег таких разговоров не было, поскольку все понимали, что я решительный человек, остальные просто этого не делают. Все понимают, что если прокуратура получает оправдательный приговор, это говорит о низком качестве их работы — значит, они не смогли в суде поддержать обвинение, значит, это говорит о низком качестве следствия. Они дружат, они давят

— На Вас лично пытались оказывать давление?

— Были случаи, когда просили рассмотреть дела определенным образом, и угрозы были, и взятки предлагали.

— А собственное судейское начальство давление оказывает? Многие судьи, с кем я разговаривала, жаловались прежде всего на такое давление.

— Когда я пришла в 2002 году (работать судьей), председателем городского суда был господин Полудняков, он работал до 2004 года, а прокурором города был Сидорук Иван Иванович. И Вы знаете, никогда никакого давления от них не было. Как только поменялось руководство — пошли звонки через председателя, либо какие-то приходы. С 2004 стало очень напряженно. А сейчас все исполняется по указанию госпожи Епифановой (председатель городского суда Санкт-Петербурга — РР).

— Это ваша Егорова?

— Да, это наша Егорова. Все, что она скажет, — так и делают. Это для меня странно — она же долгое время была замом Полуднякова, она же не какой-то варяг, который пришел со стороны. Не знаю, с чем это связано. Видимо, с желанием удержаться на месте. Система устроена так, что ты либо подчиняешься правилам и работаешь — получаешь судейскую зарплату, имеешь судейское удостоверение, неприкосновенность, либо уходишь.

— Многие судьи пытались этому препятствовать?

— Препятствовать пытались те, кто к этому времени уже проработал в системе около 10 лет. Практически никто из них сейчас уже не работает. Может, кто-то остался, но большинство таких система изживает. Они не нужны — не нужно качество работы, не нужна вдумчивость. Мне говорили: «Зачем ты читаешь дела? Возьми флешку у следователя, напиши сверху «именем Российской Федерации» и не мучайся». Но это же жизнь человеческая, это судьба человеческая.

— Да, вот как сейчас Ваша судьба будет зависеть от судей, которые будут рассматривать Ваше дело.

— Я бы хотела, чтобы мое дело рассматривали так, как я сама рассматривала дела.

— А есть шанс, что так будет?

— Мизерный.

Источник:http://publicpost.ru