Япония и Китай редко вели мирную торговлю — и даже с X по XIII век, когда китайская торговля процветала, обмен с Японией происходил через пиратов (они же торговцы-контрабандисты). Ну а в XVII веке, когда в эпоху сегунов японское пиратство ушло в тень, морями стали править пираты Китая.

Один из них, Чжэн Чэнгун, отвоевал для Китая у голландцев Тайвань, в то время населенный основном австронезийскими народами. Равноправные торговые отношения между Японией и Китаем были установлены лишь в 1978 году.

Первая запись о Японии в китайских хрониках датируется 57 годом — китайцы, привыкшие «метить территории» и искренне считавшие всех живущих на земле людей подданными своего императора, сообщают, что в тот год император передал золотую печать стране На народа Ва, то есть Японии и японцам.

Более тысячелетия японцы впитывали китайскую культуру и традиции: буддизм и иероглифы, палочки для еды и ремесла, бумага, шелк, фарфор, чай и еще многое, многое другое — и даже пробовали, в течение нескольких столетий, скопировать модель государственного управления. Однако эта последняя затея потерпела неудачу, что стало понятно к концу Х века. Феодальные кланы окончательно вышли из-под контроля, и началась многовековая война «всех против всех».

Иногда кланы объединялись и совершали массированные набеги на соседнюю Корею, а позже и Китай. Главной целью набегов был рис — сельское хозяйство Японии сильнее других отраслей страдало от бесконечных войн, и голод был непременным спутником междоусобицы несколько столетий.

Китайцы пробовали дать им отпор, но выходило всё время как-то невнятно: например, хан Хубилай предпринял две попытки вторгнуться в Японию (второй его флот, как принято считать, был самым крупным в истории человечества вплоть до той группировки кораблей, что участвовала в 1944 году в высадке союзников в Нормандии), но оба раза Камикадзе, «божественный ветер», крушил армады завоевателей.

Торговые отношения Японии и Китая то замирали на какое-то время, то прекращались вовсе и были если не мертвыми, то полумертвыми, хотя эпоха X–XIII веков считается периодом расцвета торговли в китайских морях, обогатившей всех ее участников.

Но войны сделали торговлю занятием сверхрискованным, а свято место, как известно, пусто не бывает — и пустующее пространство заняли японские пираты, которые были не столько пиратами — по отношению ко всем торгующим и друг к другу (в чем-то они копировали модели отношений японских феодалов — «все против всех»), сколько контрабандистами, восполняя пробелы в торговле.

Именно японские пираты (хотя говорят, что в шайки входили и корейцы, и китайцы, считается даже, что в более поздний период именно китайцы составляли костяк пиратских банд) — вако, или вокоу — стали причиной категорического отказа Китая от торговли с Японией, что произошло в начале XV века и продлилось аж до ХХ столетия.

В то время японские пираты особенно обнаглели, и китайский император направил своего посла в Японию с требованием обуздать наглецов.

Япония изнывала от очередной гражданской войны, и сегуну, наверное, было лень или недосуг разбирать ту ерунду, о которой говорили невесть откуда свалившиеся на него послы (по слухам, на жизнь сегуна было совершено более сотни покушений), — и он просто отрубил им головы, дабы не докучали ему своей невнятной болтовней.

С того момента торговля между странами попадает под запрет под страхом смерти.

И Китай, и Япония (Китай — с разного рода «оттепелями», а Япония — жестко и непреклонно) проводили политику самоизоляции — это притом, что обе страны крайне нуждались во внешней торговле. Но примат внешней политики над экономикой и страх потерять лицо перевешивали выгоды.

Конечно, потерю прибылей, которые могла бы приносить торговля, власти компенсировали жесточайшими поборами с собственных подданных.

Сказывалось и отношение к торговле как к занятию презренному: в обеих странах торговля была занятием малопочтенным, а торговец на социальной лестнице стоял ниже крестьянина и ремесленника.Великий Конфуций, чьи идеи проникли из Китая в Японию вместе с палочками для еды и шелком и, как палочки для еды и шелк, стали частью японской жизни, не видел в торговле низменного, экономического, смысла (считая торговцев пройдохами, спекулянтами, наживающимися на чужом труде), да и в смысле высоком, духовно-философском, почитал это занятие глупостью: «Благородный муж с достоинством ожидает велений Неба, а низкий человек суетливо поджидает удачу».

Пираты, впрочем, ничего не знали ни про экономику, ни про философию. Люди дела видели, что Китаю крайне не хватало серебра, источником которого была Япония, а Японии — риса, шелка и ремесленных товаров. Контрабандисты и пираты отчасти восполняли эти пробелы, но настоящий фурор произвел первый португальский корабль, прибывший из Японии с грузом серебра.

Груз этот принес португальцам прибыль в 500 тысяч дукатов. Чтобы понять, что означала эта сумма, вспомним, что размер отступных, которые португальская корона выплатила испанцам в обмен на их отказ от претензий на Острова пряностей, самые дорогие из колонизированных земель, составил 200 тысяч. Такой баснословной выгоды, кажется, в истории торговли до этого не бывало.

Португальцы, а затем — с опозданием на несколько десятилетий — испанцы, но особо — сменившие их голландцы с большим усердием и успехом наживались на фанаберии восточных владык.

Кстати — а как там пираты-контрабандисты?

А пираты — и вовсе великолепно. Макао, Формоза и Филиппины стали их новыми жертвами и торговыми партнерами. Сфера действий и мощь пиратского флота выросли до того, что их корабли даже поднимались вверх по течению Янцзы с целью грабежа.

Рано или поздно все пираты принимались за контрабанду — занятие, почти бессмысленное без коррупции и участия коррупционеров. Более того, как правило, именно призванные бороться с контрабандой чиновники и становились основными заказчиками и сбытчиками товаров. Собственно, с этих пор пираты-налетчики, чья жизнь не была слишком богатой (основным занятием вокоу долгое время были налеты на Корею в надежде захватить рис, то есть они буквально сражались за еду), всё чаще стали заниматься более прибыльной и респектабельной контрабандой.

Надо сказать, что профессия пирата — довольно древняя. В Японии первые упоминания о вокоу появились в V веке, и эта страна перфекционистов постепенно создала из пиратства собственную субкультуру, с династиями, передающими «секреты профессии» и «кодекс» из поколения в поколение.

В Х веке прославился (учитывая уважительное отношение японцев к достижениям в любом деле, слово «прославился» пишем без кавычек) некий Фудзивара-но Сумитомо, придворный аристократ, ставший главой суйгуна (переводится как «флотилия»), клана японских пиратов. Его «флотилия» набрала такую силу, что Японии пришлось объявить суйгунам настоящую войну, которую в итоге государство с огромными усилиями выиграло — после счастливого для правительственных войск случая, благодаря которому Фудзивара был захвачен (и умер в тюрьме), а лишенные руководства суйгуны были разбиты.

Первоначально основу вокоу составили рыбаки, ронины и люди, по каким-то причинам потерявшие источник дохода. Банды состояли почти исключительно из японцев. Но в дальнейшем к ним добавились и выходцы из других стран, преимущественно, конечно, китайцы и корейцы, реже вьеты, маньчжуры, филиппинцы, а начиная с XVI века к пиратам стали прибиваться и европейцы, среди которых чаще других упоминаются португальцы.

В XVI веке моря прочно оккупировал «король пиратов» Мураками Такэёси, справиться с которым не удалось ни флоту сегуна, ни португальским морякам (у которых, впрочем, обнаружились общие коммерческие интересы с Такэёси, и до вооруженных столкновений дело не дошло). Такэёси бронировал свои корабли, придумал (не перенял у европейцев, а именно додумался сам) оснастить их артиллерией и снарядил своих пиратов гранатами, что давало ему преимущество в абордажных схватках.

В конце XVI века мощь японских пиратов стала падать, потому что объединивший Японию Тоётоми Хидэёси начинает «охоту за мечами», то есть владеющий оружием признается преступником — и вокоу терпят поражение за поражением от правительственных войск. Вокоу маргинализированы — их бизнес сохраняется, но становится крайне опасным, сами они уходят в глубочайшее подполье.

Впрочем, Хидэёси превращает пиратство в государственное дело, привлекая вокоу к своим экспедициям в Корею. Но отныне японцев в восточных морях всё чаще заменяют китайцы, ведь потребность в контрабанде никуда не делась, а свято место пусто не бывает.

Знаменитый пират Чжэн Чэнгун, которого европейцы называли Коксинга, набрал такую силу, что даже отвоевал у Нидерландов, мощнейшего государства того времени, Формозу (Тайвань), где он, а потом и его сын фактически царствовали более 20 лет (1661–1683). Именно в эти годы начинается активная колонизация Тайваня китайцами, а сам Коксинга, благодаря которому, по сути, китайцы заселили австронезийский остров — прародину полинезийцев, филиппинцев и жителей Мадагаскара, почитается национальным героем Китая.

Ну а историей госпожи Чжэн, известной каждому китайцу (это уже начало XIX века), начавшей свою «карьеру» в борделе (где обольстила самого крутого китайского пирата, стала его подругой и весьма неправедными путями «отжала» бизнес возлюбленного, обольстив теперь уже его команду) и там же ее и окончившей (она сдала свою банду правительству в обмен на «спокойствие» и доживала свой век как хозяйка самого популярного притона), считающейся теперь самой знаменитой предводительницей самого мощного в истории пиратского союза, и вовсе можно зачитываться бесконечно — это романтика и страсть, подвиг и коварство, жестокость и благородство. Уверяю вас, что ни у Буссенара, ни у Сабатини вы не найдете столь головокружительных и захватывающих сюжетов…

Для европейцев же, в первую очередь португальцев (которые, заметим, сами, будучи благородными донами, никогда не брезговали пиратством), пираты стали отличными торговыми партнерами, легко преодолевающими бесконечные запреты, которые периодически то устанавливали, то отменяли правители Японии и Китая (на торговлю фарфором и шелком, рисом и чаем, лакированными шкатулками и пряностями, хлопком и серебром и проч.). Любой запрет встречался посредниками — и европейцами, и пиратами — с большим воодушевлением, поскольку сулил прибыли.

Новыми гранями пиратство и контрабанда засияли в XIX веке, в период распространения опиума, но тема опиумной торговли столь велика, что требует отдельного разговора. Впрочем, читателю и так понятно, что промышлял опиумным бизнесом всякий, имевший судно, будь он англичанином, филиппинцем, индусом, корейцем или вьетом, а уж сколько китайцев разбогатело на этой торговле — и вовсе не поддается учету.

В истории японо-китайских отношений было несколько попыток наладить торговлю, но всегда что-то мешало, а заключаемые договоры, не будучи равноправными, не работали и де-факто не признавались сторонами; и только в 1978 году страны наконец-то подписали договор, который является основой их экономических отношений и сегодня. Спустя более чем тысячу лет с того момента, как японский сегун отрубил головы китайским послам…

Пиратство и контрабанда в южных морях, кстати, есть и сейчас, но, как показывает практика, они побеждаются с помощью разумных регуляторных мер, и сегодня это не постоянное занятие, кормящее кланы и даже целые города, а случайный промысел, когда нравственно шаткие субъекты не могут устоять перед искушением.

Это, конечно, просто небольшая иллюстрация того факта, что запреты всегда кого-то кормят. И — всегда не тех, кого, по замыслам запрещающих, должны бы кормить.

Про спесь властителей и говорить не станем — категория эта не экономическая, хотя на экономику решительно влияющая, что каждый уже успел испытать на себе.

https://knife.media/eastern-pirates/