«ПОД СЕКРЕТНЫМ НАДЗОРОМ ПОЛИЦИИ. ХОРОША СВОБОДА». Из дневника Т.Г. Шевченко. Часть3. Читаю классика

Сентябрь  20.

 В  одиннадцать  часов  утра  «Князь  Пожарский»  положил  якорь  против  Нижнего  Новгорода.   Тучки  разошлися,  и  солнышко  приветливо  осветило  город  и  его  прекрасные  окрестности.  Я  вышел  на  берег  и  без  помощи  извозчика,  мимо  красавицы  17  столетия,  церкви  св.  Георгия,  поднялся  на  гору.  Зашел  в  гимназию  к  Бобржицкому,  бывшему  студенту  Киевского   университета,  не  нашел  его  дома,  я  пошел  в  Кремль.  («На память Михаилу Васильевичу Щепкину. 24 декабря 1857 года» Т. Г. Шевченко. Автопортрет, написанный в Нижнем Новгороде)

 Новый  собор – отвратительное  здание.  Это  огромная  квадратная  ступа  с  пятью  короткими  толкачами.  Неужели  это  дело  рук  Константина  Тона?  Невероятно.  Скорее  это  произведение   самого  неудобозабываемого   Тормоза.  Далее.  Приношение  благодарного  потомства  гражданину  Минину  и  князю  Пожарскому.  Копеечное,  позорящее  неблагодарное  потомство  приношение!  Утешительно,  что  этот  грошовый  обелиск  уже  переломился. 

Сентября  21.

 Добрые  мои  новые  друзья,  Н.А. Брылкин  и  П. А.  Овсянников,  посоветовали  мне  прикинуться  больным,  во  избежание  путешествия,  пожалуй,  по  этапам,  в  Оренбург,  за  получением  указа  об  отставке.  Я  расценил,  что  не  грех  подлость  отвратить  лицемерием,  и  притворился   больным.  До  первого  часу  лежал,  читал  «Голоса  из  России»  и  дожидал  медика  и  полицмейстера. 

 А  в  первом  часу  махнул  рукою  и  отправился  к  Сапожниковым.  После  обеда  проводил  моих  добрых  милых  спутников  и  спутниц  до  почтовой  конторы  и  простился  с  ними.  Они  в  почтовых  каретах  отправились  в  Москву.  Когда  увижусь  я  с  вами,  прекраснейшие  люди?  

 Просил  Комаровского    и  Явленского  целовать  в  Москве  моего  старого  друга  М. С.  Щепкина,  а  Сапожникова  просил  в  Петербурге  целовать  мою  святую  заступницу  графиню  Н.  И.  Толстую. 

Вот  тебе  и  Москва!  Вот  тебе  и  Петербург!  И  театр,  и  Академия,  и  Эрмитаж,  и  сладкие  дружеские  объятия  земляков,  друзей  моих  Лазаревского  и  Гулака – Артемовского!  Проклятие  вам,  корпусные  и  прочие  командиры,  мои  мучители  безнаказанные!  Грустно!  Бесчеловечно!  Отвратительно  гнусно!

 

Сентября  22.

Сегодня,  как  и  вчера,  погода  дрянь,  слякоть  и  мерзость.  На  улицу  выйти  нет  возможности.  Из-за  стены  Кремля  показывает  собор  свои  безобразные  толкачи  с  реповидными  верхушками,  и  ничего  больше  не  видно  из  моей  квартиры.  Скучно.  Медика  и  полицмейстера  повчерашнему  дожидал  и,  не  дождавшися,  пошел  к  Н.А.  Брылкину  обедать.

 После  обеда,  как  и  до  обеда,   лежал  и  читал  «Богдана  Хмельницкого»    Костомарова.  Прекрасная  книга,  вполне  изображающая    этого  гениального  бунтовщика.  Поучительная,  назидательная  книга!   Историческая  литература  сильно  двинулась  вперед  в  продолжение    последнего  десятилетия.  Она  осветила  подробности,  закопченные  дымом  фимиама,  усердно  кадимого  перед  порфирородными  идолами.

 Сентября  28.

 Нарисовал  портрет  мамзель  Анхен  Шауббе.  Гувернантка  Брылкиных,  очень  милая   молодая  немочка,  резвая,  наивная,  настоящий  мальчик  в  юбке.

 Прочитал  комедию  Островского  «Доходное  место».  Не  понравилось.  Много  лишнего,  ничего  не  говорящего.  И  вообще  аляповато,  особенно  женщины  не  натуральны.  В  скором  времени  ее  будут  давать  на  здешней  сцене.  Нужно  будет  посмотреть. Перед  вечером  требовала  меня  зачем-то  полиция,  но  я  не  пошел.

 Октября  1.

… С сегодняшнего  дня  начинаются  здесь  спектакли,  и  после  обеда  Н.А.  Брылкин  пригласил  меня  в  свою  ложу.  Давали  народную  сентиментально – патриотическую  драму  Потехина  «Суд  людской – не  Божий».  Драма – дрянь  с  подробностями.  Г.  Мочалова,  независимо  от  своей  бедной  натянутой  роли,  мне  понравилась.  У  ней  есть  движение  настоящей  артистки.  Г.  Климовский,  как  и  роль  его,  приторен.  Водевиль – «Коломенский  нахлебник».  Водевиль  балаганный  и  исполнен  был  соответственно  своему  назначению.  Маленький  оркестр  в  антрактах  играл  несколько  номеров  из  «Дон  Жуана»  Моцарта  прекрасно,  может  быть  потому,  что  это  очаровательное  создание  трудно  сыграть  не  прекрасно.

Октября  13.

Рисовал  карандашом  портрет  Анны  Николаевны  Поповой,  слывущей  здесь  красавицей  первой  стати. Действительно,  она  красивая  и  еще  молодая  женщина,  но,  увы,  маненько  простовата.  Может  быть,  и  к  лучшему.  Первый  портрет  рисую  за  деньги,  за  25  рублей.  Посмотрим,  что  дальше  будет.  Не  худо  б,  если  б  этаких  тароватых  красавиц  было  погуще  в  Нижнем.  Хоть  бы  на  портного  заработал.

 После  сеанса  отправился  обедать  к  Н.К.  Якоби,  а  после  обеда  отправился    в  театр.  Спектакль  был  хоть  куда.  Васильева,  в  особенности  Пиунова  была  естественна    и  грациозна.  Легкая  игривая  роль  ей  к  лицу  и  по  летам.  Увертюра  из  «Вильгельма  Теля»   была  исполнена  прекрасно.  Словом,  спектакль  был  блестящий. Каковы-то  теперь  спектакли  в  Питере,  на  Большом  театре?   Хоть  бы  одним  глазом  взглянуть,  одним  ухом  послушать.

 

Октября  16.

От  нечего  делать  зашел  сегодня  к  Варенцову.  Заговорили,  разумеется,  о  Костомарове,  и  он  сообщил  мне (по  известиям,  полученным  из  Москвы),  что  будто  бы  в  Москве  между  молодежью  ходит  письмо  Костомарова,  адресованное  на  имя  государя.  Письмо,  исполненное  всякой  истины  и  вообще  пространнее  и  разумнее  письма  Герцена,  адресованного  тому  же  лицу.  Письмо  Костомарова  якобы  написано  из  Лондона.  Если  это  правда,  то,  наверное,  можно  сказать,  что  Николай  Иванович  сопричтен  к  собору  наших  заграничных  апостолов.  Благослови  его, Господи,  на  сем  великом  поприще.

 Октября  23.

 Вечером  часу  в  9-м  встретился  я  с  А.К.  Шрейдерсом.  Он  сообщил  мне,  что  обо  мне  получена  форменная  бумага  на  имя  здешнего  военного  губернатора  от  командира  Оренбургского  Отдельного  корпуса.  Для  прочтения  сей  бумаги  зашли  мы    в  губернаторскую  канцелярию (фото)  к  правителю  канцелярии,  милейшему  из  людей,  Андрею  Кирилловичу  Кадинскому.  Бумага  гласит  о  том,  что  мне  воспрещается  въезд  в  обе  столицы,  и  что  я   обретаюсь  под  секретным  надзором  полиции.  Хороша  свобода.  Собака  на  привязи.  Это  значит,  не  стоит  благодарности,  ваше  величество.

 Что  же  я  теперь  буду  делать  без  моей  Академии?  Без  моей  возлюбленной  акватины,  о  которой  я  так  сладко  и  так  долго  мечтал.  Что  я  буду  делать?  Обратиться  опять  к  моей  святой  заступнице  графине  Настасье  Ивановне  Толстой?  Совестно.  Подожду  до  завтра.  Посоветуюсь  с  моими  искренними  друзьями,  с  П. А.  Овсянниковым  и  с  Н.А.  Брылкиным.  Они  люди  добрые,  сердечные  и  разумные.  Они  научат  меня,  что  мне  предпринять  в  этом  безвыходном  положении.

 Тарас  Шевченко.  Зібрання  творів.Щоденник.  1857г. 

Читал классика Николай Зубашенко                  

 Продолжение следует                           

***

 ИСТОРИЧЕСКИЙ КОММЕНТАРИЙ  

 В 1850 году Тарас Григорьевич Шевченко сделался невольным защитником отечества и в качестве рядового 1 Оренбургского линейного батальона был отправлен на далекую, неприветливую окраину России — форт Александровский; укрепление, основанное в 1846 году на Мангышлакском полуострове (восточный берег Каспийского моря). Этот обездоленный край представляет песчано-каменистую, безводную пустыню. Нетрудно себе представить, как жилось тут Шевченко после цветущего родного края…

 В форте Александровском и теперь еще есть «сад Шевченки» — несколько деревьев, посаженных руками поэта; в этом садике и до настоящего времени сохранился «домик Шевченки» — крошечная землянка, в которой покойный Тарас Григорьевич коротал тяжелые годы своей ссылки; [теперь этот «домик Шевченки» служит дамской уборной (!) в летнем здании местного клуба]…

 В 1857 году последовало высочайшее повеление об увольнении Шевченки из военной службы. Но тут произошел эпизод, который не имел для несчастного поэта печальных и роковых последствий только благодаря нижегородскому губернатору Муравьеву. Дело в том, что в первоначальном сообщении об увольнении по высочайшему повелению Шевченко, полученном в форте Александровском, ничего не говорилось о том, где именно последний имеет право жить и в какие города воспрещен ему въезд; точно так же, в силу какого-то рокового недоразумения, в этом сообщении ничего не говорилось о том, что Шевченко должен явиться прежде всего в батальонный штаб в Уральск, чтобы исполнить кое-какие формальности. Пользуясь таким положением дел, Шевченко заявил коменданту, что он, Шевченко, желает отправиться в Петербург; желание его было исполнено. 

 Получив билет, Тарас Григорьевич направился Каспийским морем в Астрахань, откуда на пароходе «Пожарский» продолжал свой путь до Нижнего Новгорода, куда прибыл 20 сентября 1857 года. Между тем, по отъезду Шевченко из места ссылки, там получили следующий приказ:

 «По высочайшему повелению, сообщенному в предписании его сиятельства господина генерал-адъютанта графа Перовского, от 28 мая сего года за № 543, господину начальнику 23-й пехотной дивизии, а мне (майору Ускову, как ближайшему начальству Шевченки) объявленному 23 числа сего августа, рядовой, бывший художник, Тарас Шевченко уволен от службы с воспрещением въезда в обе столицы и жительства в них, с тем, чтобы он имел жительство, впредь до окончательного увольнения его на родину, в г. Оренбурге…»

 Поняв ошибку, власти разослали по всем направлениям экстренные бумаги, прежде всего по пути, по которому ехал Шевченко, — в Астрахань, в Нижний и т. д. Нижегородская администрация получила эту бумагу как раз в то время, как приехал туда Шевченко. Вероятно, как мы увидим впоследствии, это случилось к счастью последнего; не случись так, пришлось бы несчастному поэту совершить далекий обратный путь в Уральск и Оренбург, где он должен был оставаться неопределенное время.

 На «экстренную бумагу» нижегородский полицмейстер Лаппо-Старженецкий отвечал следующее: «Вследствие отношения вашего высокоблагородия от 29 августа сего года за № 1674, имею честь при сем препроводить выданный вами (полицмейстер обращался к майору Ускову) билет за № 1403, отобранный от служившего в укреплении рядового из бывших художников Тараса Шевченки, и уведомить, что он прибыл в Нижний Новгород 20 сентября в расстроенном состоянии здоровья, который был освидетельствован вместе с городовым врачом, и по освидетельствовании он оказался не могущим следовать в обратный путь впредь до совершенного выздоровления. Акт медицинского свидетельствования мной представлен г. нижегородскому военному губернатору».

Вы можете оставить комментарий, или ссылку на Ваш сайт.

Оставить комментарий