Советский Союз в начале 1930-х усилил симпатии американцев к реформам левого толка. Складывалось впечатление, что советские коммунисты строят динамичное общество социальной справедливости, которое явится эффективной заменой прогнившему капиталистическому строю.

В 1928 году советские руководители разожгли интерес американской интеллигенции, объявив о начале первой пятилетки, целью которой было формирование рациональной централизованной экономики, создающей изобилие благодаря научно-техническому прогрессу. Социалисты и сторонники других прогрессивных партий давно выступали за введение разумного планирования вместо анархичной системы, при которой каждый отдельный капиталист принимает решения, основываясь на стратегии извлечения максимальных прибылей.

Так, концепции планирования вдохновлялись такими непревзойденными трудами, как социалистическая утопия Эдварда Беллами «Взгляд назад», увидевшая свет в 1888 году, и «Стадо и власть» Уолтера Липпмана, библия движения прогрессистов, вышедшая в свет в 1914 году. В итоге многие мыслители той эпохи согласились со словами издателя журнала The Nation Освальда Гаррисона Вилларда, который в конце 1929 года назвал СССР «величайшим экспериментом за всю историю человечества».

Итоги, похоже, подтвердили правильность его мысли. В то время как США и остальной капиталистический мир все глубже погружались в депрессию, советская экономика переживала резкий подъем. В начале 1931 года газета Christian Science Monitor сообщила, что СССР – не просто единственная в мире страна, избежавшая глобального кризиса, а страна, где рост промышленного производства за прошлый год достиг астрономической цифры в 25%.

В конце 1931 года корреспондент The Nation в Москве назвал советские границы «зачарованным кругом, над которым даже мировой экономический кризис не имеет никакой власти… В то время как за рубежом… банки терпят крах, в Советском Союзе не прекращаются строительство и национальное развитие». Разумеется, The Nation можно счесть предубежденным изданием либерального толка, но похожие статьи в Barron’s, Business Week и New York Times уже нельзя сбрасывать со счетов.

Когда уровень безработицы в США достиг 25 %, в Times написали, что СССР готов принять иностранных рабочих, после чего отчаявшиеся американцы выстроились в очереди перед советскими представительствами в США. Несмотря на то что СССР официально опроверг эту информацию, по данным Business Week, Советское государство было готово принять 6 тысяч американцев из 100 тысяч подавших заявки. Казалось, Советский Союз на глазах у всего мира переживает чудесное превращение из отсталого аграрного государства в современную промышленную державу.

Многие представители американской интеллигенции также стали считать СССР страной интеллектуального, художественного и научного прогресса, что выгодно отличалось от деградирующей буржуазной культуры США. В

1931 году экономист Стюарт Чейз писал: «Русским этот мир кажется удивительным, фантастическим, головокружительным». Еще через год он спрашивает на страницах своей книги: «Так почему все самое интересное в области преобразования мира должно достаться русским?»

Побывав в Советском Союзе, редактор New Republic Эдмунд Уилсон назвал СССР «моральной вершиной мира, где свет никогда не потухнет». Бесплатное медицинское обслуживание для всех, замечательные научные открытия, потрясающий экономический рост – по мнению большинства американцев, Советский Союз благодаря такому прогрессу полностью затмевал своих соперников-капиталистов, попавших в тиски экономического кризиса

Достижения СССР способствовали резкому росту популярности Коммунистической партии США (КП США) – многие американцы искали тогда альтернативу капиталистической системе. Вдохновленная успехами компартия усилила радикальные настроения в стране в 1930-е годы, но все это было лишь частицей куда более сложной картины. В то десятилетие более радикальный характер приобрели многие движения, в том числе и далекие от компартии. Первыми отреагировали безработные.

 6 марта 1930 года сотни тысяч американских граждан вышли на улицы, требуя рабочих мест и выплаты пособий. Недовольство народа разделяла и интеллигенция, не принявшая мещанский материализм жизни в Америке 1920-х годов и антиинтеллектуализм, присущий той эпохе: многие писатели и художники вынуждены были искать спасения в Европе. В 1932 году Эдмунд Вильсон очень точно описал сложившуюся в США ситуацию:

«Писателям и художникам моего поколения, выросшим в эру “большого бизнеса”, всегда была чужда культурная дикость бизнесменов… Эти годы не угнетали нас, а вдохновляли. Сложно остаться равнодушным, когда вдруг раскрывается такой чудовищный обман. Нас обуяло новое чувство свободы, которое придало нам новых сил, помогло удержаться на плаву, а вот банкирам пришлось для разнообразия испытать тумаки на себе».

Выступления рабочих начались в 1933 году – как раз тогда наметились первые признаки восстановления экономики – и не стихали до конца десятилетия. В 1934 году произошли всеобщие забастовки в Толедо, Миннеаполисе и Сан-Франциско, за ними последовала знаменитая забастовка текстильщиков, после чего рабочие стали искать себе руководителей среди мастеитов, троцкистов и коммунистов.

Советы безработных и лиги безработных оказывали поддержку бастующим и призывали своих членов не становиться штрейкбрехерами. Заручившись широкой поддержкой всех слоев рабочего класса, организаторы забастовок стали выходить за пределы одной отрасли, охватывая целые города, как это произошло в Сан-Франциско.

Газета Los Angeles Times писала, что «ситуацию в Сан-Франциско нельзя назвать просто “всеобщей забастовкой”. На самом деле происходящее – настоящий бунт, возглавляемое коммунистами восстание против всего порядка управления».

Портлендская газета Oregonian призывала президента вмешаться в события: «Сан-Франциско парализован, город бьется в страшной агонии мятежа. Несомненно, уже через несколько дней такая же стачка парализует и Портленд». Журналист газеты San Francisco Chronicle писал, что «радикалы не хотят урегулирования конфликта, они жаждут революции».

Это был желанный прорыв – ведь за предшествующие 13 лет профсоюзы подвергались постоянным преследованиям, их ряды таяли. Благодаря законодательству, созданному в рамках «Нового курса», которое предоставило рабочему классу больше возможностей бороться с предпринимателями, рабочее движение развернулось и на предприятиях тяжелой промышленности, особенно после создания в 1935 году Конгресса производственных профсоюзов. В формировании этого объединения ключевую роль сыграли коммунисты. Акции протеста часто перерастали в ожесточенные кровопролитные столкновения с властями. Но вожаки рабочих взяли на вооружение новую тактику – например, сидячие забастовки, которые в известных условиях оказались весьма эффективными.

В 1930-е годы расовая дискриминация обостряла и без того страшные лишения чернокожих американцев. Безработица в этой социальной группе возросла невероятно, поскольку с началом Великой депрессии уничтожила целый тип рабочих мест, специально предназначавшихся для чернокожих. В 1932 году уровень безработицы среди афроамериканцев в городах юга превысил 50 %.

Не лучше было и на севере – в Филадельфии работы не имели 56 % чернокожих жителей. Им приходилось упорно бороться за рабочие места и гражданские права; чернокожие граждане США обвиняли Национальную ассоциацию содействия прогрессу цветного населения в медлительности, не отвечающей духу времени. Они обращали свои надежды к компартии и связанным с нею организациям. Хотя не исключено, что высшие руководители партии получали указания из Москвы, такая информация чаще всего не доходила до простых американцев.

 В 1933 году социолог Рид Бейн назвал научных деятелей, которые в начале того десятилетия считались одной из самых консервативных групп населения страны, «худшими гражданами республики» из-за их полной апатии и социальной безответственности. Однако уже к концу 1930-х годов они превратились в самую радикальную ячейку общества и возглавили антифашистское движение: они считали, что капитализм целенаправленно лишает американцев той бесспорной пользы, которую могли бы принести достижения в науке и технике.

На состоявшихся в декабре 1938 года выборах президента Американской ассоциации содействия развитию науки, крупнейшего в стране объединения ученых, пятеро из самых перспективных кандидатов на эту должность были лидерами научного и общественного движения левого крыла, а победителем стал знаменитый гарвардский физиолог Уолтер Кеннон – один из самых видных ученых того же политического направления.

 В эти неспокойные годы многие либералы начали называть себя социалистами или радикалами. Так, губернатор Миннесоты Флойд Олсон заявил: «Я не либерал… Я радикал». Большинство представителей левого крыла стали даже в либерализме видеть умеренность, граничащую с трусостью.

В 1934 году Лилиан Саймс в своей статье в The Nation отметила, что «в наше время худшего оскорбления [чем “либерал”] и представить нельзя». Впрочем, такого же мнения многие американцы придерживались и в отношении Социалистической партии, тогда как коммунисты предлагали заманчивую и более радикальную альтернативу. Вот как объясняет свою приверженность идеям компартии в 1932 году Джон Дос Пассос: «Социалистов сравнивали тогда с безалкогольным пивом».

 Интересно, что в период Народного фронта (1935–1939), когда коммунисты получили широчайшую поддержку среди населения, социалисты Нормана Томаса зачастую оказывалась левее, чем коммунисты: последние приглушили тон своих публичных выступлений ради того, чтобы создать широкую антифашистскую коалицию.

Сотни тысяч американцев вступили в Коммунистическую партию или работали в руководимых ею общественных организациях. Среди них были лучшие писатели страны: Эрнест Хемингуэй, Эрскин Колдуэлл, Джон Дос Пассос, Эдмунд Вильсон, Малкольм Каули, Синклер Льюис, Лэнгстон Хьюз, Шервуд Андерсон, Джеймс Фаррелл, Клиффорд Одетс, Ричард Райт, Генри Рот, Лилиан Хеллман, Теодор Драйзер, Томас Манн, Уильям Карлос Уильямс, Нельсон Олгрен, Натаниэль Уэст и Арчибальд Маклиш.

Но к концу десятилетия популярность советского коммунизма в глазах западной интеллигенции пошла на спад. СССР окружали враждебно настроенные капиталистические державы, ему угрожала новая война, и в этих условиях Сталин взял курс на политику форсированной индустриализации, которая потребовала тяжелых жертв.

В прессу стали просачиваться сведения о голоде, о политических судебных процессах и репрессиях, бюрократии и канцелярщине, тайной полиции, жестоком обращении с заключенными и насаждении единомыслия в СССР. В ходе коллективизации сельского хозяйства погибали кулаки, которые оказывали вооруженное сопротивление. При тираническом режиме Сталина погибло более 13 миллионов советских граждан. Религия подвергалась ограничениям. Ряды военачальников подверглись чисткам. И даже те, кто отказывался верить ужасающим вестям, просачивавшимся из СССР, пришли в ужас, узнав о вероломном подписании Сталиным пакта о ненападении с Германией в 1939 году. После этого американцы стали массово покидать ряды компартии…